– Будет он у нас – Ростовский, – окрестил Алеша легионера.
– Ему такая фамилия идет! – улыбнулась Мария Михайловна. – Я с ним разговаривала. С виду человек легкий, а глаза так и просят: не обманите!
Шумавцов нахмурился:
– Как это понимать?
– Думаю, устал он быть немцем, ищет «хорошую» девушку. Хорошеньких и без нас находит, своему Фогелю поставляет. Хорошая для него – настоящая, гордая. Скорее всего, через любовь хочет он от заразы предательства очиститься.
Тоня сидела, отвернувшись от Шумавцова, спросила Марию:
– Я должна спать с ним?
– Он должен прилепиться к тебе. «Кармен» читала?
Шумавцов рассердился:
– Никакой литературы! У нас задание: установить, какая у немцев система обороны, сколько линий обороны – две, три?
Тоня даже порозовела:
– Ты собираешься послать меня с кавалером прогуляться между немецкими окопами?
– Нет! – сказал Алеша. – Между немецкими окопами прогуляюсь я сам, но в форме легионера и хорошо бы с этим переводчиком, знающим язык… Нужны пропуска и два велосипеда.
Тоня обняла командира:
– Прости, Алешка!
Алеша встал, посмотрел на Марию:
– Выходит, я должен отдать Тоне приказ: обворожить!
– Есть! – откликнулась Тоня и не улыбнулась, и Мария Михайловна тоже не улыбнулась. Сказала Тоне:
– Ваша первая встреча – завтра.
Ростовский
Встреча получилась необычайной. Мария Михайловна свела Ростовского с Тоней Хотеевой в Казанском соборе, в праздник Троицы.
Храм, убранный зелеными березами, словно оградил молящихся от войны, от оккупации… Даже полицаев на службе не было – всех отправили по лесным деревням ловить партизан, вынюхивать сочувствующих советской власти.
Отец Викторин прозревал в людях их чудесное состояние – быть самими собой на своей земле.
Мария Лясоцкая предупредила батюшку о Ростовском. Не откроется ли духовному человеку в легионере коварство игры скрытного, натренированного ума, какой-либо маски?
Знакомство Тони и Владимира вышло кратким. Мария Михайловна назвала их друг другу, а разговоры разговаривать не пришлось. «Царю Небесный» пели. Всенародно.
Ростовский с первого взгляда понял: Мария Михайловна, обещавшая познакомить с хорошей девушкой, слово сдержала.
Антонина лицом хороша, прелестями женскими, хотя и скрывает их, притягательна. А вот глаза – недотроги, в стати – все серьезно. Девушка – не для утехи. Любовь такая не раздаривает. Любовь-то и хранит ее.
Сладкая тоска объяла легионера. На войне, когда убить могут всякий час и в любую минуту, все эти дедовских времен ухаживания – идиотизм чистой воды. Но Ростовский, не перемолвившись с новой знакомой даже несколькими словами, был согласен примерить на себя романтический плащ нецелованного, не прикоснувшегося пока что к женской плоти дуралея.
Они встретились уже на другой день, прошлись вдоль озера.
– Смотри! – говорила Тоня Ростовскому, и тот смотрел.
Раздвигая травинки, шел по своим делам зеленый июньский жук.
– Моя любимица! – шептала Тоня, указывая на высокие стебли вдоль берега и на бирюзовую иголочку стрекозы.
Потом они смотрели на воду. И Тоня вдруг спросила:
– Ты понял, что сейчас произошло с нами?
– Не понял, – признался Ростовский. – Побыли на природе?
– В эти полчаса у тебя и у меня – не было войны. Мы о смерти забыли.
Ростовский снял немецкую пилотку, запустил пятерню в волосы.
– Да, это так. – Дотронулся до руки девушки: – Я хочу знать тебя, как самого себя. Я хочу быть рядом с тобой. Смотреть, слушать.
Тоня засмеялась:
– Это мне надо тебя слушать. Ты – мужчина. Ты – воин.
– Уж такой воин! – усмешка искривила губы Ростовского, пожалуй что… презрением. К себе.
– Давай встретимся у нас в доме.
– Завтра я целый день буду в Жиздре. Если это возможно, приду к вам послезавтра.
Дом Хотеевых ради гостя особой уборки не требовал, а вот себя готовить нужно было особо.
Мария Михайловна Лясоцкая поговорила с батюшкой. Отец Викторин встречу благословил.
– Я заметил, как ваш друг что-то объяснял офицеру. Никакого заискивания! И главное, он не пытался изображать из себя ровню перед немцем…
– Годами молод, но поведения умного, – согласилась Лясоцкая.
Отец Викторин разволновался.
– Не торопите событий. Думаю, не следует вызывать молодого человека на откровенные разговоры о немцах ценой собственной откровенности.
Лясоцкая сама это знала, но армия ждет доклада разведчиков. Посоветовала Тоне:
– Ты его должна принять без свидетелей.
С Татьяной Дмитриевной поговорила Шура. Мудрая женщина ни о чем спрашивать не стала. Отправилась с Витей, младшим, к соседям. Шура увела Тамару.
Ростовский явился, как обещал, но в дом даже не вошел.
– Мой Фогель едет в какое-то село, где женщины привели своих, мужей и партизан, из леса. Хочет побеседовать с этими женщинами и отдельно с их мужьями.
– Я пирог испекла из последней муки! – возмутилась искренне Тоня.
Развел руками:
– Я – в подчинении. Пирога обязательно отведаю, завтра.
Подарил цветы, убежал.
Мария Михайловна пришла от рассказа Тони в восторг:
– Ты его завтра в бараний рог скрутишь! Нажимай на его невнимание к тебе. О несчастной доле помяни. Глядишь, и он на свою посетует.
Ростовский принес пакет муки, шоколад, вино.
Тонин пирог стоял посреди стола, румяный, с клюквой в меду. На бутылку девушка посмотрела с сомнением.
– Вино мы пьем на Новый год да на Пасху.
– Сегодня, Антонина, значительный день. Я утром был в церкви. Сегодня отдание праздника Пятидесятницы.
– Ладно! – согласилась Тоня и принесла рюмки, высокие, наполненные светом, – хрусталь Дятькова с удивительными гранями!
Рюмки на столе тотчас затаились, ожидая миг своего торжества.
– За праздник нашей встречи! – сказал Ростовский и посмотрел Тоне в лицо.
Она вспыхнула и расцвела.
Рюмки рассыпали удивительный звон – счастливый, легкий, словно бы рассмеялись.
И вино было прекрасное: крымский мускат.
– Знаешь? – сказал Ростовский. – Я – человек города, но очень любил летние месяцы, когда меня увозили к бабушке… В вашем доме тот же самый воздух. У бабушки стены были в рушниках, а у вас вышивки. Какое чудо – скатерть в красном углу!
