Комендант поднял руки:
– Я хочу, чтобы сказка была продолжена. Услышанное надо пережить! – Подошел к отцу Викторину, пожал руку. – Я вам доверяю, как самому себе. Хочу, чтобы вы приняли участие в одной очень тонкой операции… Завтра утром за вами заедут.
«Тонкая операция» Тайной полиции
Штурмбаннфюрер СС, майор войск СС начальник Тайной полиции Антонио Айзенгут прислал за Викторином Зарецким автомобиль с унтер-офицером.
На окнах машины занавески, но в переднее смотреть не возбраняется. А что увидишь? Лес, лес, лес! Иной раз мелькает впереди мотоциклист охраны.
Узнал Манино. Однако село миновали. Скорее всего, Людиновский район остался позади.
Привезли в деревню, где половина домов – сожжены, разметанные снарядами и бомбами. Но уцелела деревянная церковка! Советская власть в обезглавленном храме устроила библиотеку.
Отца Викторина встречал сам Бенкендорф. Показал на кровлю:
– Видите крест? Это мой дар народу. Ваша служба – возобновление духовной жизни крестьян.
– Чтобы служить, нужен антиминс! – сказал отец Викторин.
Бенкендорф улыбнулся по-графски. Оказалось, освящать церковь прибыл некий игумен Игнатий. Антиминс у него был, но кто он и откуда – узнать не пришлось. Народ явно согнали, Бенкендорф приказал начинать освящение. Служба под надзором все равно служба. Богу.
Отец Викторин, благословляя паству, слова молитв произносил с такой теплотой, с такою верой, что люди потянулись к нему взглядами. Ответно батюшка смотрел, как пастырь, победивший напасти. Мрачное, молчаливое состояние толпы, отвыкшей от церковных служб, а то и не знавшей, как и что бывает в церквах, переродилось в молчание единых. В церкви стало светлее – скорее всего, от лиц.
Игумен Игнатий уехал после службы тотчас. А отец Викторин покидал храм, окруженный людьми.
За порогом уже приготовлено было несчастье.
Из грузовика вываливались солдаты, кто-то из них пошел в дом, возле церкви. Тотчас раздались дикие крики. Немцы тащили двух ребятишек. Мать, молодая женщина, хватала солдат за руки, но ее отбросили. Она цеплялась за сапоги. Ее пнули.
Кто-то из прихожан сказал, плача:
– Учительница. У нее муж, завуч, еврей.
Кто-то ахнул:
– Вон оно что. Сама-то русская, а дети у нее, выходит, евреи… Евреев забирают.
Все смотрели на отца Викторина. Из соседнего дома выбежал мужчина с топором. Кинулся отбивать ребятишек, и – выстрел.
– Убили, – сказали прихожане.
Солдаты кинули мальчиков в кузов, сами садились по бортам. Мотор рыкнул, машина пошла. Отец Викторин подбежал к Бенкендорфу:
– Да как же так?! Сделайте что-либо!
– Это вы можете сделать! – сказал Бенкендорф, суровый, как бог войны.
– Да что же я могу? Пасть на колени? – перекрестился, положил поклон.
– Садитесь в машину, – приказал Бенкендорф. – Мы их догоним.
Догнали через сотню метров.
Машина с солдатами остановилась, отец Викторин подбежал к кабине, и солдаты без всякого ссадили ребятишек. Он взял их за руки, повел… Все село бежало им навстречу.
Отец Викторин подтолкнул мальчиков за плечи, к матери, сел в машину.
– Вам бы среди людей теперь побыть, – предложил Бенкендорф.
– У меня больное сердце, Александр Александрович.
Машина тронулась, набрала скорость.
Матушке Полине отец Викторин рассказал о случившемся с порога.
– Помолимся.
Молились и плакали.
– Игра! Немцы устроили игру! Но дети живы. Детей надо уводить в лес. Как можно скорее!
Вечером пришла Олимпиада. В немецкий госпиталь привезли пятерых детишек. У детей взяли кровь. Сколько в них было.
Всего лишь слух. Но раньше о таком не говорили…
Провокация
Отец Викторин проснулся среди ночи:
– Полина! Они же «добрым делом» с участием священника прикрыли своих врачей-вампиров.
– Так оно и есть, – согласилась Полина Антоновна. – Но дети учителя, намеченные для ликвидации, – спасены!
– Что же мне делать-то?
– А то, что делаешь. Бороться.
Отец Викторин горестно качал головой:
– Мои солдаты – старушки да мальчишки с девчонками, не успевшие закончить школу.
– Крепись, батюшка! Машины взлетают на воздух очень даже нужные фронту! Бомбы падают на пушки, на склады, на головы солдат. Тощают немецкие силы! С вашей помощью тощают.
Отец Викторин затеплил свечу перед иконами Спаса и святого князя Александра Невского.
– Образ князя-воителя перенеси в собор! – осенило матушку. – Все время какое-то движение вокруг нас.
– Нечто незримое, сверлящее затылок, и я чувствую, – согласился батюшка.
* * *
Случилось в единый миг. В конце службы к отцу Викторину подошли трое незнакомых мужчин. Один сказал:
– Батька! Ты – поп. Значит, человек сердобольный. Нашего товарища пуля зацепила, и хорошо зацепила, не дойдет до леса. Прими, укрой. Денька через два заберем.
В глаза кинулось: лица у всех троих белые. Сытые лица. Партизаны круглый год на воздухе, под солнцем, под дождем.
Под ложечкой засосало: провокаторы. Сказал твердо:
– Церковь – не лазарет, а я – не врач.
– Ты не лечи, ты укрой! – В словах угроза.
– Где же я укрою?
– У тебя комната в храме.
– Трапезная.
– Не перечил бы ты нам! – сказал напористый. – Раненого приведем ночью, дверей не запирай в соборе.
Ушли. Отец Викторин шепнул матушке:
– Ступай к Нине. Если меня возьмут, скажешь, что послана мной доложить о партизанах. Возвращаться не торопись. Зайди к Олимпиаде.
– Что ты задумал?
– Пойду к Бенкендорфу.
– Не к нему, иди к Магде. На графа ей пожалуйся.
Отец Викторин вспомнил разговор с дочерью. Выходит, Иванов предупредил.
Графиня Магда выслушала взволнованного священника. И все обошлось. Раненый не появился, видимо, выздоровел. А главное, все забыли о происшествии. Накрепко.
Впрочем, однажды отец Викторин узнал среди полицейских напористого «партизана». Полицейских привел в собор Ступин. Эти тоже давали клятву перед портретом цесаревича Алексея.
Директор лесного банка
Землянку Золотухина заполонили мешки с деньгами. Он даже спал теперь на деньгах. Свободного места – проход бочком к окошку. Подоконник заменил и стол, и сейф. Здесь обед, здесь работа, здесь коробка с документами.
