В любой день и час тринадцать увесистых мешков с красными знаками могли обернуться тяжкой обузой. С мешками денег мыкаться по лесу потеха, но очень даже веселая.
На заседании обкома Золотухин внес удивительное предложение:
– Первоочередной задачей считаю избрание, вернее назначение, директора банка.
Члены обкома воззрились на Золотухина с тревогой.
– Зачем нам банк в лесу? – осторожно спросил Афанасий Суровцев.
– А затем, что мне надоело спать на мешках с деньгами.
Назначили директора и поручили ему передать отвоеванные у полицаев семьсот пятьдесят тысяч рублей в ближайший государственный банк.
– А таковой, как я понимаю, в Сухиничах. Всего семьдесят километров, – сказал Золотухин.
Начальник штаба Алексеев заохал:
– Верно, семьдесят. Но таких, что не разбери-помилуй. Где-то немцы, где-то наши, где-то бои, а где-то тишь да гладь.
Однако ж все согласились: партизанская землянка – для больших денег хранилище сомнительное. Суровцев сказал нерешительно:
– Кто отважится с такими деньгами пробираться через территорию, занятую врагом, фронтами?
– Коммунист! – отрезал Золотухин. – Есть у меня на примете коммунист. Из рабочих.
* * *
И вот уже проселочной дорогой катила, не особенно поспешая, большая двуконная подвода. Груз не ахти как тяжек, но велик объемом. Опять же – мало ли что? Одну лошадь убьют, другая повезет.
Ездок в телеге один-одинешенек. Костя Фирсов. Неулыбчивый, но лицом открыт, лоб светлый. Сорок лет человеку. Экватор жизни.
Когда вожжами тронул, там, возле землянки командира, кто-то сказал:
– Двуконь, а ездоку не легше…
Директорам банков легко-то и не бывает. Костя и оборачивался, и по сторонам поглядывал.
За ремнем на животе револьвер, в брезентовой куртке, в обоих карманах патроны и в каждом по гранате, по лимонке.
Костю из леса выводил Коротков с двумя разведчиками. Расставаясь, дал немецкий автомат. К автомату приложил пару рожков.
– Под сено положи. Это тебе не пукалка. От разбоя не спасет, а если напорешься на солдат – не стреляй.
Первую ночь директор банка ночевал на краю леса, в телеге. Утром запряг лошадей, а на дороге рокот: немецкие танки. Переждал, поехал проселками в сторону Думиничей.
И вот она, удача счастливого человека, – наши! Полк вышел из боя, потому что немцы отступили. Красноармейцы обживали новые позиции, ждали пополнения.
Директор банка со всей своей казной покатил к штабу.
Начальник штаба выслушал товарища Фирсова и замахал руками:
– Нам не до миллионов! Была бы у тебя тушенка!
Костя Фирсов уперся, потребовал доложить о себе комполка. Комполка был всего лишь капитан, замещал убитого полковника. Посоветовал:
– Езжай, пока немцы помалкивают. У нас в тылу, кажется, свои.
Поехал, на ночь глядя попал под артиллерийскую дуэль. Со стороны немцев били без передыху, наши отвечали редко, но из пушек с голосами могучими.
Над головой огненная буря. Куда ехать? Да и какая езда ночью!
Утром повернул-таки к Сухиничам, заехал в село, а на другом конце села – немцы.
Не жалел лошадок, кнутом стегал. Никто, впрочем, не гнался.
Лесной дорогой, ведущей неведомо куда, выехал к городу. И немцы – вот они! Ставят мины в поле.
Костю-директора сомнения одолели. Немцы огораживали себя с тыла. Значит, наши ушли вперед, на запад? У кого он? В тылу? Где фронт?
На пятый день мытарств вынесло директора банка с его тысячами в мешках на батарею. Не какие-нибудь пушчонки – гаубицы.
В начальниках – комбриг.
Костя про семьсот пятьдесят тысяч, а комбриг – улыбается:
– Зачем мне такая морока? Гору объяснительных записок придется писать. Под подозрение попадешь.
Приказал накормить директора и выдать ему паек на неделю.
– В Сухиничи езжай. Это от нас девяносто километров.
Ехал-ехал, а ближе не стало, стало дальше.
Дважды был Костя Фирсов от немцев в сотне шагов. Горькая чаша миновала. И опять удача. Наехал на госпиталь Красной армии.
– У нас вон какая бухгалтерия! – сказал Фирсову главврач. – Идут тяжелые бои. Раненых сотни.
Раненые и впрямь на улице лежали.
«Двуконь, а ездоку не легше!» – вспоминал Костя нечаянное напутствие.
Въезжая в Сухиничи, не радовался. Устал. Да и вечер на дворе. Ночевал возле банка, ломиться ночью не стал, еще арестуют, а главное – как бы не завернули!
Утром все пошло честь по чести, доложил о прибытии.
– А где деньги? – спросил директор госбанка.
Костя в окно показал:
– В телеге.
Мешки приняли, деньги сосчитали, на справке печать поставили.
– Теперь куда? – спросил директор госбанка.
– Домой, в отряд.
– Не проедешь…
И очутился Костя Фирсов в Ельце. В разведшколу взяли. Подучили – и в леса. Лесов на русской земле много.
И уже в тех лесах Костя сообразил: он ведь так и не видел денег, огромных денег, какие в телеге вез. Поглядеть-то было бы любопытно.
И приснился Косте Фирсову сон: золотая гора денег, и он на этой горе.
Золото снится к хорошему.
Живой вернулся с войны. Ни единая пуля не оцарапала, а ведь всю войну в разведке, в партизанской, в армейской.
На фронте всякий день памятный, но чтоб с возом денег две недели по лесам, по тылам, по передовым – такого счастливца среди всех миллионов солдат не найти. Судьба.
А справку с печатью до конца жизни хранил, у себя, в Людинове. Никому не понадобилась.
Гибель подрывника
На железных дорогах движение возросло. Немцы гнали эшелоны с вооружением, с горючим, с боеприпасами к Сталинграду.
Гитлер ожидал легкой победы на Волге. На этом направлении его разведка не обнаружила больших сил. И разведчики не обманулись. Однако Волгу заслоняли не только солдаты, но и светлый Дон – река, полюбившая казаков.
Гитлер снял с Кавказского направления 4-ю танковую армию и направил ее на помощь Паулюсу. Чтобы сузить удар на Сталинград, к Дону была брошена 8-я армия итальянцев под командованием генерал-полковника Гарибальди.
Война – зверь прожорливый, его надо кормить каждый день, и железные дороги в районах, где действовали партизаны Людинова, немцы превратили в крепости.
На уничтожение эшелонов врага отправилась группа разведчика Белова. С его отрядом пошел Григорий Иванович Сазонкин. Немцы железную дорогу отгородили от леса минными полями.
