Появились новые типы мин, новые схемы минирования местности. Главному подрывнику отряда было важно все это изучить самому.
Перед походом Сазонкин выполнил приказ штаба Западного фронта – взорвал Псурский мост в Людинове. Движение эшелонов здесь было особенно интенсивное.
Подступиться к мосту с берега не представлялось возможным. И Сазонкин соорудил в лесу плот с мачтой, с парусом. Плот загрузили взрывчаткой, пустили в хорошую ветреную погоду в плавание. Опора моста развалилась на куски, мост рухнул в реку. Еще одна победа Григория Ивановича.
Под Зикеевом минеры Белов и Копылов вышли к полотну железной дороги, а здесь – часовые, чехи. Замахали руками партизанам:
– Товарищи! Тут – не надо. Тут наш участок. Нас расстреляют. Идите за поворот. Там участок немецкий.
Когда по тебе не палят, а просят, да еще по-русски, да еще славяне!
Белов с Копыловым с чехами согласились. Перешли на новые места, осторожности ради засели в лесу. В разведку отправился Белов. Вернулся веселый!
– Чуть было не попался! Разглядываю окопы вдоль дороги – чего у них там? Гнезда вроде пулеметные, но никого нет. А за спиной: «Хальт!»
[19]
Два немца. Один с автоматом.
– И ты теперь вот он, перед нами! – засмеялся Копылов, друг и напарник Белова. – Где же автомат немецкий?
– Переволновался. Забыл подобрать.
– Садись, тушенки поешь.
– Да нет, ребята! Все правда. Они: «Хальт!», и я, как положено, руки – вверх. Думаю, подойдет один, обыщет. Так и вышло. Немец по карманам моим стучать, я его – за ворот. Поднял и на другого немца кинул. Сразу же навалился. Задушил, сначала своего, потом того, что под нами ворохтался. Короче говоря, не до тушенки. Пока никого там нет, надо мины ставить.
Подивились балагуру, пошли. Сазонкин, впрочем, поглядывал на Белова. Не великан, руки как руки. Очень даже небольшие. Григорий Иванович до войны бывал у него в гостях. Помнил, жена смеялась над своим трусоватым муженьком: поросенка им резал сосед, а Белов на печке уши зажимал. Петуху не мог голову отсечь.
– Идти по одному. За мной, нога в ногу! – по-командирски приказал Белов. – Всюду мины.
У просеки остановил группу. В группе их было шестеро.
– Просеку немцы прорубили, чтоб смотреть, кто из большого леса идет. Здесь – строго за мной, но бегом.
Перебежали. Снова лес, и вот оно, полотно железной дороги.
– Где твои немцы? – спросил Копылов.
– У ракитова куста. Я их оттащил и – дёру… Копылов! Мы с тобой – мины ставить, а остальные прикрывают.
Возле куста и впрямь лежали два солдата. Партизаны забрали автомат, парабеллум, документы. На Белова бы подивиться, а он уже на полотне. Копает под рельсами лунки. Копылов мины в лунки закладывает, гравием засыпает.
Мины поставили с двух сторон. Сазонкин отдал приказ:
– Отходить!
Приказ есть приказ. Белов встал во главе группы. Сказал главному подрывнику:
– Еще бы могли парочку поставить.
– Показалось, рельсы подрагивают. Я пойду последним, погляжу, как мины сработают.
Спешили перейти просеку. Белов и под ноги смотрел, и на партизан. Заметил краем глаза: Григорий Иванович нагнулся, что-то руками делает. Изучает немецкую систему? И тут, нарастая, полетел по лесу грохот и гул тяжелого эшелона. Белов успел войти в большой лес, за ним – Копылов, и все замерли, глядя, как могучий паровоз проходит над минами. И – ничего!
– Не сработало? – испугался Копылов. И тотчас – взрыв, клубы тьмы, клубы пара, летящая к небу земля. Паровоз повалился, вагоны полезли друг на друга… Пальнула винтовка. Дрыгнулась автоматная очередь.
– Все в лес! – скомандовал Белов, поворачиваясь лицом к просеке.
Еще взрыв!
Там, где стоял Григорий Иванович.
Белов, забыв про немцев, про взорванный эшелон, добежал до воронки:
– Тяжелая мина.
Собрали, что осталось от подрывника. Похоронили в лесу.
– А ведь он на мину наступил! – догадался Копылов. – И не окликнул!
– Григорий Иванович видел, как летели под откос вагоны эшелона. – Белов снял фуражку. – Легкая смерть. Сам успел за себя отомстить.
Тяжелая жизнь подполья
Сталинская машина власти – контроль над каждым человеком страны – добралась и до патриотов, пребывающих в оккупации.
Все семьдесят миллионов, живших на оставленной фашистам территории, отныне были людьми под знаком вопроса. Подлежали слежке, проверкам, негласно лишались нормального карьерного роста, только с благословения НКВД.
Подпольщики работали на победу. Все они люди, пропущенные сквозь сито госбезопасности, по сути своей – энкавэдэшники, но ведь – вольница. Жертвуют жизнями сами по себе, одной своей волей, своей совестью.
Такое для сталинского аппарата было недопустимо.
В августе 1942 года пришла очередь людиновским подпольщикам вставать на учет. Из отряда пришла инструкция об обязательной подписке.
Шумавцов первым сочинил строгую бумагу:
«Я, Шумавцов Алексей Семенович, 1925 года рождения. Беру на себя обязательство работать на пользу социалистической Родины путем собирания данных разведывательного характера, идущих на пользу Красной армии и красным партизанам. Если я нарушу свое обязательство или выдам тайну, то несу ответственность по законам советской власти как изменник Родины. 2/VIII-42 г. Орел». И подпись.
Третьего августа подписку сдала старшая из сестер Хотеевых.
«Я, Хотеева Антонина Дмитриевна, 1921 г. рождения, член ВЛКСМ с 1937 года, беру на себя обязательство снабжать отряд информационными данными разведывательного характера, способствующими скорейшему разгрому фашизма. Если я откажусь от взятого обязательства, то пусть меня покарает советский закон как изменника Родины.
Победа Хотеева А.».
Обязательство Апатьева, данное 4 августа, самое короткое:
«Я, Апатьев Анатолий Васильевич, 1924 года рождения, даю настоящую подписку в том, что я обязуюсь работать в пользу партизанского отряда, в пользу своего Отечества. Если я изменю этой подписке, то пусть меня постигнет суровая кара советских законов.
Руслан к сему Апатьев А.».
Подписку Шумавцов взял со всех членов своей организации.
Новый член группы, Прохор Соцкий, подписку дал с радостью. Он теперь боец за советскую Родину. Доверяют.
Вот только братьев Цурилиных Алеша не торопился брать в отряд.
Секретные органы отряда занимались бумажными делами, а в это время кипели бои по всему Брянскому лесу.
