Допрашивали Рыбкина унтер-офицер Крейцер и Митька Иванов. Приходил, сидел на допросе Айзенгут.
Володька попытался разобраться в карте, но страх мозги застил.
– Хорошо! – сдался Иванов. – Отвести ты нас можешь в отряд?
– Могу! – обрадовался Володька. – Только я в лес не ходил. Я могу тайник показать. Я Шумавцову носил приказы, а его донесения в тайник прятал.
– А кто приказы носил? Кто забирал донесения?
– Посылкин.
Крейцер предложил Иванову отправить мальчишку в камеру.
– Нет! – сказал Митька. – Во-первых, два раза не расстреливают. Беду наживешь. А во-вторых, нам полезнее отпустить этого субчика. Голову на отсечение – он выведет нас на Посылкина, Посылкин – на отряд.
Немец поморщился, но согласие дал. Володька прибежал к бабушке. Анна Павловна повела внука в церковь.
– Отец Викторин! Внучок-то мой из могилы живым вышел. Окрести ты его на новую жизнь!
– Как тебя зовут? – спросил батюшка партизана-отрока, пережившего допросы, расстрел и отпущенного немцами, скорее всего, как приманку.
– Володя! – сказал Рыбкин.
– Ты некрещеный?
– Крещеный.
Отец Викторин с удивлением посмотрел на бабушку.
– Прости старую дуру, батюшка! – заплакала Анна Павловна. – С ума схожу! Дочь расстреляли, Верочку, внучку мою, – расстреляли. А Володьку Богородица вернула. Вот я подумала: у парнишки – вторая жизнь.
Отец Викторин причастил и бабушку, и внука. Посоветовал:
– Спрячь, Анна Павловна, мальчика. За ним могут прийти.
– Я его – в бункер! – осенило бабушку.
Бункер остался от Красной армии. Командирский пункт, что ли, строили?
Дала бабушка Володьке старую шубу, картошек напекла. Три дня сидел парень в бункере. Наконец бабушка прибежала, а сказать ничего не может: язык у нее отнялся.
Пошли домой. Написала бабушка карандашом на листочке: «Два раза приходили немцы. Потом пришли партизаны за тобой».
Володька обрадовался, дождался ночи, пошел партизан искать.
Два дня бродил по лесу: никого! Вернулся.
Жил у родственников. Надоело в погребе сидеть. Убежал в лес, своих искать. Нашел. А в отряде страшно: многие сыпным тифом болеют.
Но вот что преудивительно!
Ни единый человек не обеспокоился, чего ради мальчик в лес прибежал. Ни Золотухину, ни в штабе не было известно: семья Лясоцких и семья Рыбкиных – расстреляны.
Володька – чудом спасшийся счастливец.
Непутевый провал
19 ноября две советские армии – 5-я танковая и 21-я общевойсковая – прорвали оборону 3-й румынской армии. Немцы, стоявшие за спинами румын, предприняли контрудар. Но в сражение были брошены два танковых корпуса резерва Красной армии: 1-й и 26-й. Немцы были разгромлены. 23 ноября части 26-го корпуса овладели городом Калач.
20 ноября в наступление пошли 51-я, 57-я и 64-я армии Сталинградского фронта. На четвертый день натиска 22 дивизии и 160 отдельных частей 6-й армии Паулюса и 4-й танковой армии были окружены. Кольцо с каждым днем сжималось.
Военные действия обострились и в районе Жиздры.
Нагрянула немецкая часть в Черный Поток. Жителям было приказано покинуть дома и переселиться в соседние деревни.
Лиза Зайцева с семьей учителей, уложив вещи, картошку, зарезанного поросенка, зарезанную козу, кур в сани, переехали в Заболотье.
Хозяева, где нашли приют, были рады таким постояльцам: у них мясо, у них своя картошка.
На другой день Лиза отправилась с хозяином дома в Черный Поток. Нагрузили сани картошкой, капустой, свеклой. Вернулись радостные.
На другой день снова собрались за богатствами, уже въехали на гору, возле Заболотья посмотрели в сторону Черного Потока. А вместо деревни – остовы сгоревших домов.
Мужчины сообразили:
– «Катюши» поработали.
Вернулись ни с чем. Много позже учителя, у которых жила Лиза, найдут свой дом невредимым. Дом стоял под огромными ракитами. Кроны деревьев укрыли человечье гнездо от огня.
А в отряде Золотухина больных становилось угрожающе много. Володе Рыбкину в лесу пришлось пожить всего три дня.
Золотухин и штаб отправили в Людиново Афанасия Посылкина и двух подростков: Семена Щербакова и Володю Рыбкина.
Отправляя разведчиков за докторами, ни единый особист штаба так и не спросил Рыбкина, почему он убежал из дома. А в Людинове на утренних поверках старший следователь Иванов напоминал полицаям, идущим занимать посты на дорогах, приметы спасшегося от расстрела подростка.
Посылкин и ребята без приключений дошли до Людинова. Афанасий Ильич остался в лесу ждать докторов Соболева и Евтеенко. За докторами отправились Семен и Володька.
К Людинову шли по дороге со стороны Березовки.
– Эй, ребята! Хендэ хох!
[20]
– окликнул их полицай Фирсов и, глядя на Рыбкина, обрадовался: – А по тебе, парень, очень даже скучает мое начальство!
Когда шли через площадь, с Фирсовым поздоровался молоденький полицай:
– Привет, Петя! Где рыбку поймал?
– Места надо знать! – отшутился Фирсов.
Щербаков – голову к груди, плечом загородился. Шепнул Володьке:
– Зараза! Это Сиваков! Я с ним в разведку ходил.
У Сивакова отец, мать, сестра – в отряде, но сам он попал в плен и, спасая шкуру, пошел в полицаи.
Сиваков узнал Семена. Ничего не сказал.
– Может, пронесет? – обнадежился Рыбкин.
Ребят доставили в кабинет старшего следователя.
– Вова! Друг мой! – расцвел Митька. – Где ты пропадал? У партизан, что ли?
– У партизан, – признался Рыбкин.
– Так это то, что надо! – Тотчас расстелил карту на столе: – Ну, показывай.
– Я тебе говорил – не понимаю в картах! – насупился Рыбкин.
– Но провести теперь можешь?
– Идти уж очень далеко!
– Ну ладно! Далеко так далеко! Поглядим, что у твоего товарища припрятано.
Обыскал Щербакова.
– Смотри, какие хитрецы! – веселился Митька. – Потайной карман под коленкой.
В кармашке были спрятаны две записки. Иванов одну развернул.
Адресована Евгению Романовичу! Партизаны звали Евтеенко, врача больницы, друга Иванова, и другого врача, Льва Михайловича Соболева, – в отряд.
– Это чепуха! – весело сказал Иванов, порвал записку, клочки бросил в раковину и открыл воду.
