Гитлер не торопился начинать сражение. Он его лелеял.
В ответ уже 12 апреля Ставка Сталина приняла решение о переходе на Курском направлении к преднамеренной обороне. А ведь Центральный и Воронежский фронты насчитывали 1 300 000 солдат и офицеров, танков и самоходных орудий у нас было 3600. У немцев – почти на тысячу меньше. Самолетов – 2800. Больше, чем у немцев, на восемь сотен. Орудий и минометов – 20 тысяч.
Глубоко эшелонированная оборона – восемь рубежей – имела целью обескровить живую силу врага, уничтожить его самолеты, танки, орудия.
Перед партизанами была поставлена боевая задача: создать диверсионные группы и направить их на уничтожение немецких эшелонов. Людиновцы принялись за дело.
Группа подрывников Георгия Старикова взорвала Красный мост, взорвала эшелоны в районе станции Судимир.
Группа Стефашина, опять же под Судимиром, обнаружив ржавчину на рельсах – значит, движение было прекращено на какое-то время, – уничтожила 200 метров железнодорожного полотна.
Группа Ивана Копылова пустила под откос эшелон в районе Зикеева.
Группа Ивана Белова уничтожила состав с боеприпасами на железной дороге Брянск – Рославль.
Командир диверсионной группы Королев, посланный на дорогу Людиново – Киров, установил: военные грузы немцы везут в Манино по шоссе. Дорогу заминировали во многих местах. Армейские грузы полетели в небо.
Дороги, особенно железные, были жизненно важны для успеха «Цитадели».
На людиновских партизан немецкое командование бросило две дивизии. В трех партизанских бригадах весной 43-го года были две тысячи бойцов, но вокруг баз возникали селения из землянок и шалашей. Немецкие карательные батальоны, батальоны власовцев и полицаев, лишая партизан продовольствия, жгли деревни. Люди уходили под защиту своих.
Стало известно: операцию по уничтожению лесного воинства немецкое командование назначило на 20 мая.
Вот уже третий день кружит «рама» – самолет-разведчик. Летает не где попадя, а как раз над партизанскими базами.
По возможности скрытно жители деревень, помогая партизанам, роют окопы, ведут траншеи в чащобу, чтоб можно было уйти из-под огня незамеченными.
Начальник штаба Людиновского отряда лейтенант Владимир Зибров минировал подступы к землянкам.
Герасим Семенович Зайцев спросил Зиброва:
– Где Золотухин? Я из разведки возвращаюсь.
Золотухин был у себя. Паковал какие-то бумаги.
– Хочу закопать документы. Груз тяжелый. Лучше взять хлеба да гранат, да лишний рожок для автомата.
– Разумно, – согласился разведчик.
– Что, Герасим Семенович, приготовили немцы на наши головы?
– Насчитал десять танков. Самоходок не меньше двадцати. Несколько бронемашин. Всерьез за нас берутся. Главная беда – лес окольцован. Кольцо пока что просторное, но сил у них много, будут теснить, сгонять в одно место.
– Слабые звенья в цепи не углядел?
– Дивизии сняты с фронта. Нежданным ударом фронтовиков мы не напугаем.
– А власовцы?
– Думаю, тоже не дрогнут. Взяли одного «языка», молодой парень, русский. Ни единого слова не добились.
– Ну, хорошо. А полицаи?
Герасим Семенович невесело усмехнулся:
– Полицейских батальонов – то ли два, то ли три.
Золотухин поглядел на Зайцева не по-командирски:
– Думаешь, всем нам – хана?! Десять дней бы выдюжить. 30 мая обе дивизии уйдут – на отдых.
– С нами лес и Бог. А у меня, Василий Иванович, дочка по чужим людям скитается. Надо выживать.
– Надо, Герасим Семенович! – согласился Золотухин, веселея. – Ты пойди поешь хорошенько. Пока не началось.
– Немцы – люди точные. У них по плану начало – завтра.
И вдруг земля вздрогнула. Поднялась, опала.
– Зибров! – в один голос сказали Василий Иванович и Герасим Семенович.
Выбежали: точно, Зибров. На своей же ловушке поймался.
В окружении
Проснулся Герасим Семенович от тяжелых взрывов. Понятное дело, 20-е число. Артобстрел.
Партизаны обувались, одевались, оружие проверяли.
Герасим Семенович сидел на своих нарах, свесив ноги, и улыбался.
– Мужики! Сон приснился хороший!
– Ты слышишь, что делается?! – рассердился Алешка Степичев, набивая пулеметную коробку патронами.
– Алеша! Мне не что-нибудь – золото приснилось. Будто я кашеварю. Все вы сидите, ждете. А я для аромату в кашу-то смородинного листа положил. Гляжу, вся каша в чугунке – золотая. И в руке у меня не смородинный лист, а березовый, золотой.
– Золото снится к деньгам, – сказал Иван Копылов. – Но в нашем случае… Должно быть, звезду Героя отхватишь.
– Как бы нам всем героями не стать… – почесал затылок Герасим Семенович. – Золотую кашу я для всех сварил.
И – уже готов, при оружии и кружку чая допивает.
Война у немцев сразу пошла подлая. Захватили партизанские землянки, а в землянках – дети, женщины, старушки. Оружия нет.
Всю эту ораву деревенских погорельцев немцы погнали в лес на партизанские окопы и засады.
– Ребята, видите? – крикнул Герасим Семенович пулеметчикам, Копылову и Степичеву.
– Не слепые. Что делать?
– Охотнички! Снайперы! Огонь! – скомандовал Зайцев.
Выстрелы грянули, а в ответ – очередь по мирному народу.
– Уходим! – скомандовал Зайцев своему отряду.
Отступили, а немцы – вот они. И снова прикрываются детьми и женщинами.
– Али мы не лесники? – спросил своих Герасим Семенович. – Надо проучить эту сволочь. Пришли воевать – воюйте, а они за юбки прячутся, за ребятишек!
Зашел Зайцев со своими пулеметчиками в тыл к немцам. Целый взвод расстреляли. Позволили женщинам убежать, унести, увести детишек вглубь леса.
– Заяц, он и есть заяц! – посмеивался Герасим Семенович, уводя отряд резко в сторону и возвращаясь чуть ли не на то же самое место, откуда бежали. И снова – за спиной у немцев.
Без передыху весь день в движении, натыкаясь на врага и на своих мирных беглецов, не ведающих, где же им искать спасения от войны.
Завечерело. Немцы прекратили огонь. Отдых. Партизанское начальство сошлось на совет.
Луговой, командир Бытошского отряда, он же – секретарь парторганизации партизанской бригады, речь сказал короткую:
– Я сам поведу бригаду на прорыв. Немцы впереди, немцы в тылу, немцы с флангов. Пробьемся – будем живы.
Еще один вопрос обсудили – о кострах. Всем и без приказов понятно: огня нельзя зажигать. В небе гудят самолеты-разведчики.
