Кому не угодил Лжедмитрий I?
Вскоре после победы первого Самозванца в стране начались большие перемены к лучшему. Лжедмитрий Первый, помимо всего прочего, вел борьбу с коррупцией и волокитой, даже не любивший его голландец Исаак Масса писал, что «установленные им законы в государстве были безупречно хороши»
[202]
. Всем служилым он удвоил содержание, а помещикам их земельные наделы при одновременном строгом преследовании взяток, включая прямой запрет брать «посулы» и «поминки». Зато по средам и субботам сам царь принимал челобитные по всем делам. Все судопроизводство было объявлено бесплатным.
Далее, он разрешил «обществам» (очевидно, общинам, посадам и т. д.) самим платить подати в казну (что, впрочем, не так уж, возможно, и хорошо… но об этом в конце книги) и вообще, по словам английского современника, сделал свое государство чуть ли не самым свободным в тогдашней Европе. Собирался он и продолжить дело своего мнимого прадеда Ивана III – приступить к новой секуляризации церковного имущества, оставив монастырям «необходимое содержание», а все остальное их имущество отобрав в казну. Приказ сделать опись церковно-монастырского имущества он успел отдать
[203]
. Помимо всего прочего, новым царем было запрещено устанавливать потомственные кабалы, а равно кабалить за чьи-либо долги родственников должника, долг отныне касался только его самого
[204]
.
При этом своей победой Лжедмитрий I был обязан отнюдь не полякам. Сами польские сенаторы (кроме Зебжидовского и, понятно, Мнишека) отказались его поддерживать в период борьбы за власть, мотивируя это тем, что, если бы он был и подлинный царевич, то ради сохранения мира с Москвой поддерживать его все-таки не нужно. На Сейме в январе 1605 г. Мнишека обвинили чуть ли не в измене за то, что позволил навербовать в своих владениях наемников против Годунова. Сенатор Ян Замойский, отражая мнение большинства «панов радных», прямо сказал, что не верит в спасение царевича: «Он же говорит, что на его место умертвили другого. Что это за Плавтова или Теренциева комедия! Виданное ли дело – зарезать и не посмотреть, того ли зарезали? Если так, то можно было зарезать козла или барана!»
[205]
А краковский кастелян накануне переправы Лжедмитрия через Днепр (13 октября 1604 г.) убрал из района переправы все паромы. Помимо нежелания ссориться с Москвой, многие польские сенаторы испытывали опасения (как мы вскоре увидим, абсолютно обоснованные), что обещаниям Самозванца по отношению к Речи Посполитой верить нельзя. Канцлер Л. Сапега прямо так и сказал: «Мы не можем льстить себя надеждой, что по отношению к нам он будет более честен, чем мы по отношению к Годунову»
[206]
.
Что касается наемников, то они проявляли жадность, вымогая у Самозванца все жалованье сразу, угрожая в противном случае уйти, и тогда, мол, «быть тебе на колу!» (так и говорили)
[207]
. Многие из наемников оставили Лжедмитрия еще до поражения под Добрыничами 21 января 1605 года
[208]
, большинство же из оставшихся разбежалось после этого поражения
[209]
, а будущий тесть Мнишек «особо отличился», прихватив с собой и соболью шубу «царевича»
[210]
.
Победой же своей Лжедмитрий обязан был тому, что народ его приветствовал, а войска постепенно отказались сражаться за Годунова. Так что герой пушкинской драмы «Борис Годунов» (кстати, тоже Пушкин, вероятно, предок поэта) имел все основания говорить Басманову, что «си́льны мы (сторонники Лжедмитрия. – Д.В.)… /Не войском, нет, не польскою помогой, /А мнением, да, мнением народным». Кстати, истинным царем признал Лжедмитрия и дьяк Щелкалов
[211]
, возможно, надеясь, что тот осуществит его мечту о союзе с Габсбургами.
Однако если так, то Щелкалову пришлось разочароваться. Лжедмитрий думал в первую очередь о России. Еще в период борьбы за трон он строго запрещал польским шляхтичам и солдатам грабежи мирного населения (впрочем, эти запреты далеко не всегда соблюдались…), что, естественно, вызывало их недовольство
[212]
. А у самого претендента, понятно, росло недовольство тем, что (слово опять-таки герою Пушкина) «казаки лишь села жгут да грабят», а «поляки́ лишь хвастают да пьют».
Неудивительно поэтому, что вскоре после победы царь распустил все еще служивших ему польских солдат, а когда те выразили явное нежелание уходить, то принял меры по их выдворению из страны
[213]
, хотя, судя по результатам, меры были явно недостаточными. Все же он удалил от себя Адама Вишневецкого, поскольку тот, получив награду за то, что первым из польских панов признал его Дмитрием, на том не успокоился и требовал себе все новых и новых подачек
[214]
.
Однако были серьезные основания думать, что все эти паллиативные меры – пока, поскольку у царя еще не было возможности полностью порвать с Польшей; так же он вел себя и в других случаях, когда надо было противодействовать полякам. Так, когда поляки взбунтовались против наказания батогами их товарища, некоего Липского, за какой-то проступок по отношению к русским людям, Лжедмитрий потребовал выдать его, угрожая иначе «стереть их дворы до основания». В конце концов, поляки выдали товарища, поверив обещаниям царя, что виновному ничего не будет. И в самом деле, царь подстроил виновному побег
[215]
, но официально в глазах москвичей он остался заступником русских против поляков. При этом многие поляки, вероятно, не без тревоги думали: а что будет дальше, когда царь укрепится на престоле и совсем перестанет в них нуждаться?
В общем же, Лжедмитрий I правил не так, как было нужно полякам, а так, как он считал нужным сам ко благу своего народа. Например, он, вопреки обещаниям, категорически отказался отдавать полякам какие-либо территории. Польскому послу, потребовавшему Смоленскую и Северскую земли, он прямо заявил, что «отдача русских земель решительно невозможна»
[216]
. Применительно к Смоленску новый царь ограничился тем, что разрешил польским купцам торговать в этом городе беспошлинно; русским купцам также, кстати, была предоставлена свобода выезда за рубеж
[217]
.
