Отметим, кстати, что главный герой «брянского сидения» воевода Андрей Ржевский получил от царя меньшую награду, чем никак особо не отличившийся князь Михаил Кашин, на том основании, что он «в отечестве честнее»
[351]
. Это был, пожалуй, первый, но далеко не последний случай, когда Шуйский доверял недостойным и награждал не по заслугам, умножая все больше число своих врагов. Однако главным просчетом царя в данной ситуации было другое: требовалось добить второго Самозванца, пока он не опомнился от падения Тулы и от собственной неудачи под Брянском.
Но Шуйский то ли не захотел, а скорее всего не смог расправиться с ним: армия нуждалась в зимнем отдыхе (служилые дворяне опять, как и в прошлом году, как и за три года до того, стали разъезжаться по усадьбам… Господи, до какой же степени история таких людей ничему не учит!), а между тем войско нового Самозванца росло как снежный ком: в первые же недели под его знамена стеклось несколько отрядов от 3 до 6 тысяч человек каждый
[352]
.
Как раз в это время королю Сигизмунду удалось справиться с «рокошем», начавшимся годом ранее: 6 июля 1607 г. королевские войска одержали решающую победу над мятежниками при Гузове. У разбитых повстанцев выбор был невелик – подвергнуться репрессиям за мятеж или идти в Россию, под знамена нового «вора»
[353]
. Подавляющее большинство, конечно, выбрало второе. В итоге, после подавления войсками Шуйского сопротивления остатков сил Болотникова и деморализации уцелевших русских противников режима, на несколько месяцев в войске нового Самозванца резко выросла роль поляков
[354]
.
В свете этого, кстати, странным выглядит утверждение Л.Е. Морозовой о том, что у Шуйского весной 1608 г. было чуть ли не десятикратное численное превосходство над новым Самозванцем, поскольку сама же она признает, что у Шуйского было 50 000 воинов, а у Самозванца – 8000 одних казаков
[355]
, при том, что основу его войска составляли поляки; странно и утверждение участника тех событий поляка Н. Мархоцкого о том, что всего за второго Самозванца собралось до 4000 поляков
[356]
: маловато будет! Впрочем, возможно, тут Н. Мархоцкий и Л.Е. Морозова путают апрель 1608 г. с октябрем 1607 г.
Второй Самозванец идет на Москву
Итак, Василий Шуйский, вместо продолжения войны, вернулся в Москву с триумфом как победитель Болотникова. А второй Самозванец между тем поднимал один город за другим: Карачев, Брянск, Орел. Впрочем, последний и поднимать не надо было, как и многие другие южнорусские города… Не от тех ли времен осталась поговорка: «Орел да Кромы – первые воры»? К нему примкнули и остатки войск Болотникова, например отряд вскоре печально прославившегося Ивана Заруцкого, который состоял по большей части из донских казаков
[357]
. Зимой 1607–1608 гг., поскольку северские дворяне, как уже сказано, к тому времени перешли к Шуйскому, Самозванец издал указ об отдаче их земель своим сторонникам из холопов; у кого из дворян в усадьбах жили дочери, те были отданы новым владельцам в жены
[358]
. Одновременно грамоты Самозванца, с одной стороны, убеждали русский народ отступиться от Шуйского, а с другой – не поддаваться разным «царевичам»: таких предписывалось ловить, бить кнутом и сажать в тюрьму до особого царского указа насчет их дальнейшей судьбы
[359]
.
Что касается московского правительства, то его положение было непрочным даже с точки зрения иностранцев, от которых московские власти старались по принятому обычаю скрыть стоящие перед страной проблемы. Так, Г. Паэрле свидетельствует, что триумф Шуйского зимой 1607–1608 гг. был очевидно непрочным: далеко не все в Москве были уверены, что война окончена, стрельцы под большим секретом говорили самому Паэрле и другим, что «главный вор» бежал в Польшу и может вернуться…
[360]
Да и странно было бы обратное настроение в столице, если чуть ли не полстраны по прежнему не контролировалось центральной властью!
Наконец, в апреле 1608 г. в Орел прибыл (вероятно, последним из тех панов, которые перечислялись выше) поляк Роман Ружинский (или Рожинский), он оттеснил Меховецкого от фактического руководства движением, а вскоре и убил его на дуэли
[361]
(мнение самого Самозванца при этом снова демонстративно игнорировали…) и стал «гетманом Руси». Ружинский вел себя крайне нагло, он требовал, чтобы при его приходе «царь» тут же бросал все дела (даже, скажем, мытье в бане, которое тот очень любил), а на пирах добился права сидеть с «царем» за одним столом – немыслимое по тем временам в Московской Руси нахальство: царю полагалось сидеть за особым столом.
Правда, тогда еще Самозванец имел некоторое мужество для противодействия полякам – например, однажды он при очередной «размолвке» крикнул им: «Не хотите – идите, не держу!» В итоге произошла стычка поляков со стрельцами Самозванца и пришедшими ему на помощь казаками И. Заруцкого, донцами и запорожцами. Это заступничество спасло Самозванцу жизнь, однако кончилось все это для него все-таки плохо – домашним арестом и необходимостью извинений перед поляками
[362]
.
Примерно тогда же, зимой и весной 1608 г., изменилось и отношение к российским событиям официальной Варшавы: канцлер князь Лев Сапега теперь уже с дозволения короля собрал несколько тысяч воинов и вторгся в Россию. До этого, как мы помним, из поляков участвовали в авантюре Лжедмитрия II только спасавшиеся от преследования участники шляхетского «рокоша». С этого момента в лагере Самозванца не только стало падать влияние сторонников Болотникова и расти значение польской шляхты, но вскоре, по мере его успехов, началось возвышение роли и значения и русского боярства
[363]
.
Как бы то ни было, когда весной 1608 г. царское войско после зимней передышки собралось снова, было уже поздно. Оправившись от испуга, Лжедмитрий II начал наступление и 30 апреля – 1 мая разбил войско Шуйского, руководимое бездарным братом царя Дмитрием Шуйским (с этим «злым гением» царствования Василия мы еще не раз столкнемся…) под Болховом. При этом основной причиной поражения, как свидетельствует Н. Мархоцкий, была элементарная недооценка противника, а точнее, почитание противника за полных дураков: московиты, пишет этот автор, рассчитывали на то, что «мы будем так глупы, что пойдем в атаку, не узнав местности»
[364]
.
