Волков лежал, в бессильной ярости наблюдая, как немцы начали закидывать лежащую роту минами. Он не заметил, как справа подполз Берестов.
— Знаете, товарищ лейтенант, — крикнул прямо в ухо командиру бывший белогвардеец. — По своему опыту скажу — если мы еще пять минут пролежим, людей будет уже не поднять! И тогда они нас тут просто уничтожат!
Скрипнув зубами, Волков уперся рукой в землю, готовясь встать, но старший сержант с неожиданной силой прижал его к земле.
— Не глупите! Подниматься вести роту — это верная смерть. Надо подавить пулемет!
Лейтенант лихорадочно огляделся. Ближе всего к ДЗОТу, практически в мертвой зоне находился взвод Медведева, но огневую точку из окопов прикрывал ручной пулемет, и люди старшины были прижаты к земле вместе со всеми. И все же, если кто и сможет подобраться к пулеметному гнезду, то это они.
— Рота! — заорал лейтенант, надеясь, что бойцы еще не потеряли голову от страха. — По амбразуре — огонь! Старшина Медведев — выделить группу гранатометчиков для уничтожения пулемета!
Люди услышали его, и хотя далеко не все смогли заставить себя поднять голову от земли, все же часть роты начала стрелять по амбразуре. В ответ из траншей немцы открыли ураганный огонь. Трое бойцов медведевского взвода внезапно поднялись и бросились к ДЗОТу. Двое рухнули, не пробежав и сорока шагов, один — убитый, второй — спасая жизнь. Но третий, красноармеец Холмов, каким-то чудом успел подобраться к пулеметному гнезду на двадцать метров. Упав на бок, он вытащил из сумки гранату и, действуя строго по наставлению, метнул ее по дуге в амбразуру, вслед за первой «лимонкой» последовала вторая. Обе разорвались перед самой амбразурой, и пулемет замолчал. Из траншей стреляли по-прежнему, но главная угроза была снята. Волков вскочил и, взмахнув пистолетом, закричал:
— Рота! За мной!
Он сделал несколько шагов, краем глаза замечая, что бойцы начали подниматься. Медведев встал, сжимая винтовку в правой руке и уже собрался крикнуть своим людям следовать за ним, когда помимо воли его взгляд оказался прикован к подавленному, казалось бы, ДЗОТу. То ли шевеление, то ли отблеск в амбразуре, но старшина, повинуясь какому-то чутью, не своим голосом заорал:
— Ложись!
Оживший пулемет ударил длинными очередями, выкашивая тех, кто не успел залечь. Холмов в ужасе обернулся и увидел, как, сбитые пулями, падают красноармейцы его взвода. Страшное чувство вины обрушилось на Валентина Васильевича. Этих людей убил он, это он не смог попасть гранатой в амбразуру, не подобрался ближе, чтобы бросать наверняка. Холмов встал во весь рост.
— Да что он делает! — в бешенстве крикнул Волков, глядя, как историк даже без винтовки идет к ДЗОТу.
— Ложись, доцент! — крикнули из цепи.
Пуля ударила Холмова в плечо, выплеснув кровью, и он побежал. Пятнадцать метров… Десять… Пули выбивали фонтаны земли, но он, словно заговоренный, бежал вперед. Еще пять метров… Вот он, ДЗОТ. На глазах у онемевших красноармейцев, на глазах у комбата, на глазах у поля, леса, России, красноармеец Валентин Васильевич Холмов упал на амбразуру, закрывая собой роту.
Волкову показалось, что над полем вдруг установилась оглушительная тишина, выстрелы, разрывы, крики где-то справа — он перестал это слышать. Глаза людей были прикованы к залитой кровью, изорванной фигуре, лежащей на ДЗОТе, казалось, что Холмов вцепился в землю, чтобы его нельзя было сдвинуть с амбразуры.
— ВАЛЬКА!!! — Дикий крик разбил оцепенение.
Красноармеец Шумов, рабочий тридцати лет от роду, встал, сжимая в руке винтовку. Волков почувствовал это — ярость, стыд, гордость и еще какое-то чувство, от которого на глаза выступали слезы и в горле стоял комок. Эта бешеная смесь словно подбросила людей, вздернула их на ноги, заставляя забыть о страхе смерти.
— Ррооотааа! — Лейтенант услышал звериный рык и с ужасом и восторгом понял, что это кричит он сам. — За Родину!
Они бросились вперед.
— За Сталина!
Траншеи взорвались выстрелами, но теперь это уже не имело никакого значения.
— За Холмова!
Волна людей с ревом ворвалась в окопы. В узких извилистых траншеях начался страшный, беспощадный бой, где одна сторона отчаянно оборонялась, борясь за свою жизнь, а другая шла вперед, огнем, штыком и прикладом уничтожая все на своем пути. Красноармейцы словно забыли, что их тоже можно убить, и бросались вперед, на штыки и пули, убивая немцев одного за другим. Старший лейтенант Петров, лихорадочно менявший диск в пулемете, вдруг обнаружил, что ему больше не в кого стрелять — немцев, что ползли к танку с минами, перекололи штыками. В считаные минуты все было кончено, из гитлеровцев спаслись лишь те, кто бежал из окопов в самом начале боя. Люди тяжело дышали, возбуждение схлынуло, и на его место пришла одуряющая усталость. Красноармейцы сидели, прислонившись к стенкам окопов, прямо среди трупов. Волков прошел вдоль траншеи, ободряя людей, заставляя встать, собрать трофейное оружие. Берестов уже поднял свой взвод и начал обустраиваться в немецких окопах, выбросив из них трупы гитлеровцев. Лейтенант подошел к ДЗОТу, возле которого стояли бойцы медведевского взвода. Старшина и Шумов осторожно подняли изорванное тело Холмова и положили на плащ-палатку. Волков почувствовал, что кто-то подошел сзади, и обернулся. Рядом стоял командир танкистов и молча смотрел, как красноармейцы поднимают тело.
— Ну, хватит толпиться, — хрипло сказал лейтенант, обращаясь к бойцам. — Одна мина — и на вас на всех похоронки писать. Быстро в окопы, они сейчас могут в контратаку пойти.
Повинуясь приказу, красноармейцы заняли траншею, Медведев приказал собрать трофейное оружие. Шумов остался сидеть рядом с телом Холмова. Комроты повернулся к старшему лейтенанту:
— А у вас как, товарищ Петров?
Танкист все так же молча вытащил из-за пазухи кисет и принялся сворачивать козью ногу. Закурив, он посмотрел в сторону своей машины, от которой доносились удары по металлу, мат и крики.
— Сейчас вместе с вашими ребятами гусеницу срастим, и можно дальше воевать, — он выпустил струю дыма. — Я должен извиниться перед вами. Там, на КП у Асланишвили, я был неоправданно резок.
Он повернулся и, шаркая, пошел к своему танку. Волков посмотрел ему вслед и повернулся к Шумову:
— Шумов, идите ко взводу. Валентина мы вечером похороним.
— Он книгу хотел написать, — невпопад ответил красноармеец. — Он мне говорил…
— Идите ко взводу, — мягко повторил лейтенант. — Скоро может быть еще одна атака.
Полковник Тихомиров, 2 сентября 1941 года, 10 ч. 15 мин.
Комдив поднял бинокль к глазам и снова посмотрел в сторону железной дороги. До нее оставалось каких-то полтора километра, но полковник уже знал, что дивизии не суждено их пройти. Двадцать минут назад над полем боя появился немецкий самолет непривычной, двухфюзеляжной конструкции. По тому, как медленно он кружил над позициями дивизии, Тихомиров сделал вывод, что это разведчик и артиллерийский корректировщик. А значит, немецкого контрнаступления можно было ждать с минуты на минуту. Зенитчики отогнали самолет, но это уже ни на что не влияло. Он повернулся к начштаба:
