Я не выдержал и спросил:
— Тебе не стыдно душков дурить?
— Не понял.
— Ну, ты им от всех болезней поливитамин даешь.
— Сразу видно — темнота! Да они стерильны от прививок Для них и одно драже — удар по организму, как тебе от пачки антибиотиков. Я год лечу — и ни одного прокола. Впрочем, если ты такой щепетильный, можешь не есть петуха, которого я заработал, пока ты бегал на зарядке.
— Слава военным медикам и вообще всем в белых халатах! Что, уже и спросить нельзя? Петух — это сильный аргумент в споре.
И на открытую банку поливитаминов, стоящую прямо на столе, из которой мы брали и ели горстями, взглянул по-другому. Это ж сколько курей можно наменять на эту банку! Да ей цены нет, а мы хрястаем, как семечки. Надо заныкать, раз такая ценность…
С тех пор я не подвергал сомнению, безусловно, выдающийся дар нашего дока, поддерживал его во всех начинаниях и… старался не попадать в его волшебные руки».
[94]
Разумеется, не следует думать, что по приведенной выше схеме работали с местным населением все советские медики. Но, в принципе, на не привыкшие к лекарствам организмы афганцев поливитамин действительно оказывал такое сильное воздействие и казался им панацеей от всех болезней. Так что натуральный обмен витаминов на свежие продукты, по которым так стосковались советские военные, можно считать удачной военно-медицинской импровизацией и хорошим методом налаживания отношений с местным населением.
Конечно, в Афганистане можно было не только заработать, но и крупно погореть материально.
Вот таким, например, образом: «Полк базировался в долине реки Кокча, примерно в 5 км от города. Мы с командиром полка выехали в Файзабад для встречи с руководством провинции. По дороге встретили командующего провинциальным царандоем и поехали к нему в управление, чтобы предварительно согласовать отдельные вопросы плана. Там мы увидели группу крестьян из близлежащего кишлака, находящегося в зоне контроля местного главаря А. Басира. Одеты все крестьяне были очень бедно, но держались с достоинством.
Старший этой группы сухонький старичок, с деревянным протезом вместо левой ноги, рассказал, что пастухи пасли стадо недалеко от кишлака, когда подверглись нападению «шурави», которые убили и забрали семь коз. Тут же находились и эти пастухи, подростки лет двенадцати-четырнадцати. Одежда у них была, мягко говоря, своеобразная. Меня особенно поразило, что, несмотря на январские морозы, на босу ногу у них были надеты только резиновые галоши. Показав на одного пастушонка, старик сказал, что у него девять братишек и сестренок, отца убили, и он остался старшим в семье. Козы, которых забрали солдаты, были чужими, и ему теперь нечем за них рассчитываться.
Когда переводчик перевел нам существо жалобы крестьян, командующий царандоем сказал им, что как раз здесь находятся советские командиры и они смогут дать ответ на все вопросы. Мы, конечно, чувствовали себя в этой ситуации крайне смущенно.
Мы предложили афганцам слетать на вертолете на заставу, там на месте изучить обстановку, поговорить с солдатами, и после этого уже будем принимать решения. Так и поступили.
Командир полка улетел с представителями афганцев на сторожевую заставу, а я остался, чтобы закончить работу, ради чего приехал к командующему царандоем, и поговорить с крестьянами. Из разговора с жителями кишлака выяснилось, что они постоянно страдают от нападений и подвергаются грабежам — забирают и правительственные солдаты, и моджахеды, и советские. Я смотрел на этих бедных людей и искренне жалел их. Ведь именно их мы, по идее, должны были защищать, а на самом деле обижали.
Спустя примерно два часа вернулся Башкиров и доложил, что факт грабежа подтвердился. Сначала, правда, все солдаты и лейтенант, старший на заставе, отрицали свою причастность к нападению на пастухов. И чтобы установить истину, командиру полка пришлось спуститься с горы, на которой располагалась сторожевая застава, и пройти через минное поле. Там на снегу он увидел следы, ведущие к кишлаку. Затем обнаружили казан с сырым мясом (в полку довольно длительное время были только мясные консервы, которые всем навязли в зубах), источник появления которого никто толком объяснить не мог. После этого солдаты сознались, что действительно убили четырех коз.
Старший кишлака стал требовать возмещения убытка в размере 10 тысяч афгани за каждую козу. Мы в принципе были согласны, но командующий царандоем сказал, что это слишком много и мусульмане так поступать не должны. В конце концов определили, что афганцам за каждую козу будет выплачено по 6 тысяч афгани.
Мы заверили крестьян, что возместим им убытки, и, так как уже начинало темнеть, поехали в полк. По приезде в расположение полка командир собрал своих заместителей и рассказал им о случившемся. Стали обсуждать, как уладить этот эксцесс. Сначала хотели отвезти афганцам несколько мешков муки, сахара и других продуктов из полковых запасов, но потом решили, чтобы за все расплатился лейтенант, старший на заставе (сумма, которую надо было заплатить, составляла примерно его трехмесячную зарплату). Так потом и сделали, правда, солдаты тоже внесли свою долю.
Через день мы привезли деньги и отдали их старшему кишлака, как оказалось, он был неграмотным и на расписке, подтверждающей получение денег, поставил свои отпечатки пальцев».
[95]
К сожалению, автор не указал, за семь коз или за четыре пришлось заплатить бедному лейтенанту.
Интересно, во сколько оценили бы козочек афганцы, если бы продавали их своим соплеменникам? Можно не сомневаться, что не в 10 и не в 6 тысяч афгани, а значительно дешевле. Но крестьян можно понять — им выпал шанс заработать, и они его не упустили.
Легче всего обвинить лейтенанта и его солдат. Вот только делать это можно было бы при условии их нормального снабжения. А если его нет, солдаты принимаются «охотиться» на «диких» коз, коров и баранов…
Был и другой вариант «попасть на деньги» — по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 13 января 1984 года «О материальной ответственности военнослужащих за ущерб, причиненный государству»
[96]
и Постановлению Совета Министров СССР от 2 марта 1984 года № 216 «О кратных размерах стоимости военного имущества при взыскании ущерба, причиненного государству».
[97]
«Взыскание ущерба, предусмотренное Положением о материальной ответственности военнослужащих, в кратном размере стоимости военного имущества производить за хищение, промотание или недостачу»
[98]
— дело серьезное.
