Передвижение советских военных колонн спустя несколько дней было возобновлено. Кабул, как и обещал, выделил три миллиона афгани, но до пострадавших семей эти деньги так и не дошли. Старшего лейтенанта Азифа из отделения по расследованию экономических преступлений, попытавшегося найти «ноги» этих денег, неизвестные лица расстреляли недалеко от дома, в котором он жил с семьей. Сиротами остались трое малолетних детей.
Через пару недель на месте бомбардировки… появились строительные леса, и закипела работа по строительству двухэтажного торгового комплекса. Среди кандагарцев пронесся слух, что какой-то местный чинуша буквально за бесценок скупил землю под разрушенными дуканами и кантинами и на их месте решил возвести свой собственный магазин. Средства на его строительство он попросту украл из тех самых денег, что должны были достаться пострадавшим от БШУ. Прознав про это, духи отловили мздоимца и по решению исламского суда прилюдно казнили его в одном из пригородных кишлаков. Строительство магазина прекратилось буквально в тот же день, а чуть позже исчезли и строительные леса — местные жители использовали их в качестве дров для отопления своих домов. Что стало с советскими летчиками, нанесшими БШУ по городу, так никто и не узнал. Поговаривали, что их откомандировали в Союз, но никто не смог сказать ничего конкретного об их дальнейшей судьбе».
И конечно же в восприятии местных жителей виновниками трагедии были советские летчики, а не афганские офицеры. Кто знал о допущенных ими роковых ошибках? А бомбили-то «шурави». Показательно, что три миллиона афгани с точки зрения Кабула были приемлемой суммой за ту трагедию, что произошла в Кандагаре в декабре 1986 года.
Так что в идее вновь успокоить население Кандагара и окрестностей масштабной гуманитарной помощью ничего принципиально нового не было.
А вот доставить «гуманитарку» было очень непросто.
С точки зрения автора воспоминаний, удивительно уже то, что очень слабо охраняемая колонна (груз по территории Афганистана везли и охраняли афганцы) дошла в целости и сохранности. «К счастью афганских водил, духи ни разу не проявили заинтересованность к перевозимому грузу. А это могло показаться очень странным, поскольку при проводке предыдущей колонны с «гуманитаркой» они умудрились умыкнуть дюжину автомашин вместе с находившимся в них ценным грузом. Как это произошло, никто тогда так и не понял. Поговаривали, что часть машин уже в самом Кандагаре «зарулили» не туда, куда следовало, да так бесследно и исчезли. Ни машин, ни груза, ни водителей. Словно летучие голландцы, канувшие в Бермудском треугольнике.
Чтобы колонна с гуманитарным грузом и на этот раз ненароком не заблудилась в узких кривых улочках Кандагара, на всех перекрестках были выставлены посты из сотрудников царандоя. Кипенно-белые краги, такие же портупеи, а также полосатые, черно-белые жезлы, коими отдельные из них с важным видом размахивали у себя перед носом, подчеркивали принадлежность их владельцев к трафику (ГАИ). Вот только ни у одного из них почему-то не было при себе табельного оружия. Рисковые ребята, а может быть, наоборот — чересчур практичные. Ведь если честно сказать, кому нужен такой «Аника-воин»? Что с него было взять, кроме портупеи, которая духам нужна была, что корове седло. Позарившись на табельное оружие, духи, или просто дорожные бандиты, могли ненароком лишить жизни его владельца. А так, глядишь, только физиономию набьют, да и отпустят с миром».
[128]
По прибытии была грамотно организовано хранение груза: «Внутренний двор «Монополии», куда обычно доставляли все гуманитарные грузы, был небольшим по площади и не мог принять сразу все машины прибывшей автоколонны. В связи с этим губернатор провинции Сахраи отдал распоряжение, согласно которому часть автомашин было решено разместить на охраняемой территории кандагарской таможни. Туда и были направлены машины с грузом, которому жаркое солнце не было особой помехой. Эти машины в основном были загружены мешками с мукой, сахаром и рисом. А чтобы у нечистых на руку сотрудников таможни не появился соблазн попользоваться свалившимся с неба бакшишом, все машины поставили таким образом, чтобы в их кузова влезть было невозможно. Задний борт одной машины подгонялся к заднему борту второй машины. И теперь, чтобы попасть в кузов, нужно было перепиливать стальной тросик, фиксировавший брезентовую ткань тента к борту грузовика. А это целое дело. Да и кому придет в голову этим заниматься, если во дворе таможни сразу же установили дополнительную охрану из сотрудников царандоя».
[129]
По полной программе собрались использовать прибытие «гуманитарии» в пропагандистских целях и «шурави», и местные власти. «Поскольку подобные мероприятия в провинции случались не так уж и часто, было принято решение провести небольшой стихийный митинг с участием руководителей властных структур провинции. Кто только туда не пришел! Начиная от самого губернатора и кончая начальником политотдела царандоя. Все присутствующие горели желанием внести свою лепту в общее дело, и, прорвавшись к импровизированной трибуне, а если быть точнее, к обычному столу, установленному на пакгаузе одного из складов, выражали искреннюю благодарность Советскому Союзу и его мудрому руководству в лице товарища Горбачева.
По завершении митинга вся руководящая «шатия-братия» толпой двинулась к машинам осматривать подарки дружественного соседа. Водители, стоявшие до этого около своих бурубухаек или дремавшие в их кабинах, как по команде задрали тенты и откинули задние борта машин. Взору присутствующих предстали бочки, короба, коробки и даже контейнеры, заполненные всем, чего душа пожелает. Все удовлетворенно зацокали языками, выражая таким образом свои чувства восхищения и благодарности. Побродив минут пятнадцать вдоль машин, свита руководящих работников покинула двор «Монополии», дав возможность грузчикам приступить к разгрузке товара. В тот день никто из присутствовавших на импровизированном митинге не мог и предположить, какой скандал разразится сразу после того, как начнут распаковывать «гуманитарку»…»
Скандал разразился действительно нешуточный. Причем избежать его было просто невозможно. Те, кто отправлял груз, словно нарочно постарались, чтобы афганцы возмутились как можно сильнее. «О том, что произошла какая-то неприятность, я сразу понял, как только на следующий день вошел в кабинет к командующему царандоя Мир Акаю. Он ругался с кем-то, выкрикивая гортанные фразы в микрофон полевого телефона. Завидев меня, он жестом указал на стул, предложив присесть на него, а сам еще минут пять дискутировал на повышенных тонах с невидимым собеседником.
Бросив трубку, полковник с минуту молчал, нервно перекладывая лежащие на столе бумаги. Потом, словно впервые увидев постороннего в своем кабинете, встал из-за стола и, подойдя почти вплотную, поздоровался со мной за руку.
— Что-нибудь случилось, товарищ командони?
— Случилось.
Мир Акай неопределенно смотрел сквозь меня, видимо решая, стоит ли посвящать советника в возникшие проблемы. Потом он вновь ухватился за ручку индуктора полевого телефона и стал ее усиленно накручивать.
