Однако и тогда среди нас все еще имелись озабоченные умы, которые не хотели считать такие предостережения правильными, ибо боялись возникновения новой „легенды об ударе кинжалом в спину“. Им можно ответить: эта легенда о 1918 г. основывалась на исторической лжи, между тем как речь здесь идет о фактах. Правду же надолго не подавишь, да это и не тот случай. Важно доказательство, что во время гитлеровской войны были такие немцы, которые стремились избежать беды»
[126]
.
Сам Гизевиус был весьма информированной личностью — в 30-х годах служил чиновником в прусском министерстве внутренних дел, в состав которого тогда входило гестапо, затем в абвере, а с 1940 г. являлся германским вице-консулом в Цюрихе, где сотрудничал с резидентом американской разведки в Европе Алленом Даллесом. Весной 1940 года немцы шли на очень большой риск, десантируя солдат в Норвегию на переполненных гражданских судах.
Похоже, в воспоминаниях Гизевиус сознательно запутал вопрос о том, пытались ли влиятельные немецкие оппозиционеры предупредить англичан или это были лишь разговоры. Да оно и понятно. Ведь в том случае, если бы антигитлеровские оппозиционеры известили англичан о высадке немецких войск в Норвегии, а они бы в это поверили и приняли надлежащие меры, немецких солдат на китобойных и иных судах ожидала бы бойня.
Сознаваться в таком намерении даже после войны было проблематично. Соотечественники могли бы не понять. «Бывают такие вещи, на которые намекают» не только во время подполья, но и после него.
…Есть и описания классического вредительства, совершаемого не либеральным противником Гитлера, а коммунистом.
Коммунист-саботажник
Кернер-Шрадер член Коммунистической партии Германии со дня ее основания, очень подробно впоследствии описал свою вредительскую деятельность во время войны. С 1925 года Кернер-Шрадер — постоянный сотрудник, а затем один из редакторов центрального органа Коммунистической партии Германии «Роте Фане». Он был известен читателям коммунистической прессы многих стран. Кернер-Шрадер печатается и в советских газетах: в «Правде» и «Комсомольской правде». В 1930 году он приезжал в Харьков на Всемирный конгресс пролетарских революционных писателей. После прихода Гитлера к власти он, как сказано в предисловии к его книге, «дважды, в 1934 и 1935 годах… попадал в руки гестапо. По приговору суда его отправили на принудительные работы. Кернер-Шрадер строил дороги, переносил кладбища, рубил лес». В 1939 году Кернер-Шрадер был призван в вермахт. Как-то не очень сурово его преследовали.
Так или иначе, но в армии Кернер-Шрадер, сохранив верность своим коммунистическим убеждениям, согласно его воспоминаниям, занялся вредительством. В 1943 году, например, он служил начальником вещевого склада в филиале госпиталя в городке Георгсвальде, на бывшей чешской границе.
Вот что там происходило: «По утрам городок кажется вымершим. Но после обеда картина резко меняется. Улицы заполняются ходячими ранеными, им дают увольнение в город. Люди без ног, на костылях, на протезах, обмороженные располагаются в кафе вблизи старой границы, ликвидированной Гитлером.
Зима снова снежная. Это не радует раненых. Одежда поизносилась, на ногах какие-то развалины, латаные-перелатанные.
Говорят, легче тем, кому отняли ноги, по крайней мере не нужно заботиться об обуви. Раненые ругают нас за плохое снабжение. Каждому, кто жалуется, я показываю приказ, согласно которому, как только к нам прибывает с фронта санитарный эшелон, мы обязаны собрать всю пригодную обувь и все снаряжение и немедленно переправить в резервный батальон для последующего использования на фронте. Каждую неделю прибывают эшелоны с тысячами раненых, завшивевших немецких солдат.
Дело в том, что за последнее время отмечено немало случаев, когда резервные войска отправлялись на фронт полураздетые. Командование приказало одевать их по дороге за счет раненых. Но раненые не собираются добровольно отдавать свою одежду резервистам. Это дело поручили госпиталям. Но не так-то легко отобрать у раненых их личные вещи, оружие и предметы снаряжения.
Утром и вечером через городок гонят женщин, насильно вывезенных сюда на работы из оккупированных стран.
Они идут босиком по снегу. Идут молча, по четыре в ряд. По десять часов работают они на фабриках, потом их ведут назад в лагерь.
Недавно я выслушал речь офицера пропаганды, которого солдаты прозвали „шприцем“, поскольку он каждую неделю делает им „вливание духа“.
— Посмотрите на этих, — сказал он, показывая на босых работниц с востока. — Русские вообще не знают, что такое обувь. Они и зимой и летом ходят босые. А тут некоторые солдаты жалуются на плохую обувь. Верю, вам не хочется идти на фронт в латаной обуви. Но надо немного потерпеть. Весной на вооружение поступит тайное оружие. Тогда мы в темпе возьмем Москву и рванемся к Уралу. А за Уралом — золотые и платиновые прииски, без конца и края. К тому же там так много скота, что кожи хватит на всех. Каждый из вас сможет взять себе хоть по десять пар самых лучших сапог, высоких и коротких, сколько угодно ботинок. В общем, всего, чего ваша душа пожелает. А до тех пор надо немножко потерпеть. Надеюсь, больше не будет жалоб на недостатки?! Меня все поняли?
Но солдаты не желают „немножко потерпеть“. То и дело вспыхивают скандалы при смене белья. Кроме того, каждый требует от меня хорошую пару обуви. Ночью они крадут обувь друг у друга и прячут ее. Скандалят из-за брюк, кителей.
А на моем складе — одно барахло. В этих обносках солдатам приходится разгуливать по городу.
— Капрал! Нет ли у тебя пары помягче?.. Я отморозил пальцы на ногах, мне трудно ходить. Жесткая обувь раздирает ноги до крови.
— Капрал! У меня башмаки разных номеров, страшно жмут. Новая обувь еще не поступила?..
Поскольку в последнее время то и дело спорят по поводу битвы за Сталинград, обсуждают все возможности, взвешивают „за“ и „против“, я отвечаю в духе этих разговоров.
— А как же, а как же! — успокаиваю я жалобщиков. — Обувь вот-вот поступит по специальному заказу для вас. Решено заказать за Уралом двадцать тысяч пар сапог из юфти. Но заказ пока застрял в Сталинграде, сами понимаете…
Сидишь на вещевом складе, в бывшей скорняжной мастерской, и без конца слушаешь жалобы. Мыло для бритья не пенится. Шнурки для ботинок гнилые. Подворотнички с заплатками, натирают шею. Носки садятся после стирки. Рубашки и брюки коротки. Кителя длинны и широки. С утра до ночи — сплошная ругань.
По пятницам приходят обменивать белье. Ни у одного солдата нет второй смены. Прямо на складе снимают с себя грязные рубашки и тут же получают взамен чистые.
— Если у них нет даже солдатского барахла, пусть не затевают войн, — ворчат обозленные солдаты.
— Ты прав. Чем дольше длится война, тем короче становятся брюки и носки»
[127]
.
