Далее к северу наступали британские войска. Офицер шотландской гвардии, впоследствии ставший судьей, замечал, что операцию по форсированию Рейна точнее было бы назвать «операцией Грабеж». Он описывал, как разбитые окна магазинов являли собой то, что можно назвать «раемдля воров». «Предотвратить грабеж было невозможно, — вспоминал бывший шотландский офицер, — лишь только ограничить его до присвоения себе предметов, имевших небольшие размеры. Здесь в лучшем положении оказывались танкисты, которые могли разместить в своих боевых машинах все — от печатных машинок до радиоприемников… Я стал кричать на солдат своего взвода, которые грабили дом вместо того, чтобы провести в нем зачистку. Но внезапно я обнаружил, что на мне самомуже висят два прихваченных где-то бинокля!»
Более независимые в своих действиях, как, например, команды SAS (специальная авиадесантная служба — авт.), являлись соответственно и более амбициозными. Один офицер впоследствии отмечал, что «Монти
[102]
был обеспокоен проблемой грабежей». Тогда как фельдмаршал Александер, по-видимому, «относился к ней более спокойно». В одном или двух случаях на загородных виллах были совершены дерзкие ограбления, которые могли бы быть вписаны в историю криминального мира, поскольку похищенными оказались очень дорогие ювелирные украшения. Одно из подразделений SAS обнаружило запасник произведений искусства, который принадлежал жене Геринга. Снял сливки с этой коллекции сам командир подразделения. После чего он позволил подчиненным сделать свой выбор. Холсты были вырезаны из рамок, свернуты и положены в стволы минометов».
[103]
«На контрольно-пропускных пунктах американские солдаты тщательно осматривали всех проходящих германских военнослужащих, стараясь определить, нет ли среди них эсэсовцев, иностранцев или гражданских лиц. Некоторые американцы отбирали у немцев наручные часы, медали, равно как и личное оружие».
[104]
Впрочем, одними военными дело не ограничивалось. В докладе военного прокурора 1-го Белорусского фронта о выполнении директивы Ставки ВГК об изменении отношения к немецкому населению, подготовленном 2 мая 1945 года, отмечалось: «Насилиями, а особенно грабежами и барахольством, широко занимаются репатриированные, следующие на пункты репатриации, а особенно итальянцы, голландцы и даже немцы. При этом все эти безобразия сваливаются на наших военнослужащих…»
[105]
То есть свою лепту в происходящее вносили и репатриированные жители оккупированных Германией государств. У них было свое отношение к немецкой государственной и частной собственности. Неприкосновенной ее вовсе не считали.
Любопытно, были ли по этому поводу приступы массового покаяния в Италии или Голландии? Или там решили, что насильственно отправленные на работы в Германию люди вправе были обеспечить себя на первое время за счет немецкого имущества? Что уж говорить об освобожденных из концлагерей заключенных?
Но право воспользоваться имуществом сдающихся в плен солдат врага в первую очередь принадлежало солдатам победившей стороны.
Вот как немецкий обер-ефрейтор Кописке описывал свою первую встречу с английскими военными в мае 1945 года, когда он сдавался в плен: «Чуть дальше, на железнодорожном переезде перед самой деревней, нас встретил «пост по сбору оружия и часов». Я думал, что мне это снится: цивилизованные, благополучные англичане отбирают часы у заросших грязью немецких солдат! Оттуда нас отправили на школьный двор в центре деревни. Там уже собралось немало немецких солдат. Охранявшие нас англичане катали между зубов жевательную резинку — что было для нас в новинку — и хвалились друг перед другом своими трофеями, высоко вскидывая руки, унизанные наручными часами».
[106]
Любопытно, что современные обличители Красной армии как-то забывают описать то, что творилось на территории, контролируемой войсками «западных демократий». Попробуем только представить себе современные газетные заголовки: «Солдаты Рузвельта и Черчилля проводили «операцию Грабеж», «Захваченная западными союзниками часть Германии стала «раем для воров», «Фельдмаршал Александер спокойно относился к грабежам, а Монтгомери был ими обеспокоен». Ну почему бы не поразмыслить над поведением солдат и офицеров англо-американских войск?
Вот только ни американские, ни английские солдаты не могли бы при этом напомнить немцам в свое оправдание: «А помните, что вы у нас творили, на наших оккупированных территориях, сколько награбили?» Американцу вовсе не нужно было возвращаться после войны в полностью разрушенные города, в села, где зачастую просто не оставалось ни одного неразрушенного дома, где женщины начали забывать о том, что такое не то что красивая, а просто новая одежда без заплат, а дети этого просто не знали. Именно такое непростое возвращение предстояло советским солдатам и офицерам. И их теперь надо осуждать за то, что дойдя, наконец, до Германии, они старались хоть как-то возместить свои материальные потери за счет палачей и грабителей своей страны, старались хоть что-то ценное отправить домой, семьям? Не говоря уже о том, что присланное могло спасти семью от голода, зачастую посылка с фронта просто давала женщине в Союзе единственную возможность одеться сколько-нибудь прилично.
Посылка с фронта — счастье для тыла
Для большинства советских граждан, оставшихся в тылу, посылки от воюющих родных были началом выхода из той вынужденной нищеты, в которой жила страна. Зинаида Алексеевна Пронякина, работавшая в войну в Москве на авиационном заводе, вспоминает: «Нечего было носить. Платьев не было. В телогрейках ходили. Из тряпок были сшиты простроченные сапоги. У меня были парусиновые туфли на небольшом каблучке, я их намазала черным гуталином, они стали как кожаные. Но я в них ходила, когда был снег, он таял, и в этих туфлях была вода. Ужасно. Холодно. Вот как мы ходили. Как мы жили, говоришь молодежи, они говорят, тогда было время другое Давали даже ордера. Байку давали. Белая байка, что можно из нее сшить? Мы покрасили эту байку, сшили мне платье. Потом остались чьи-то брюки, я всю ночь сидела, шила из них себе платье. У Нади в конце войны сестра была на фронте, она была в Германии, когда она приехала, так много хороших вещей привезла — туфельки, пальто. Она мне тоже что-то дала — это было счастье».
[107]
Надо ли осуждать сестру Нади за то счастье, которое ее посылка принесла двум девушкам в тылу.''.
Связист Виктор Абрамович Залгаллер в своих мемуарах написал о том, что ему пришлось услышать на немецкой территории, с которой отошли американцы и туда вступили советские войска: «Немецкие телефонистки рассказывают. Сначала пришли американцы. Боев не было. Но они отнимали обручальные кольца, вывозили хорошую мебель…»
[108]
