Из слов других товарищей, убиты: п-к Самсонов, п-к Ушаков. Докладывали, что убит полковой комиссар Владимиров
[164]
.
В архиве майора Советской армии С. Д. Митягина, который всю свою жизнь посвятил поискам погибшего во время выхода из окружения 33-й армии отца, капитана 338-й стрелковой дивизии Д. Н. Митягина, сохранилось письмо А. А. Зельфы. В нем бывший заместитель военного прокурора 33-й армии дает описание своего пребывания в окруженной группировке и выхода из окружения. Вот фрагмент этого письма, датированного 1964 годом.
Приступая к описанию печальной повести двадцатидвухлетней давности, прежде всего хочу извиниться… за мой дубовый, казенный язык. Сорок лет военной службы, многолетняя работа над судебно-следственными документами наложили отпечаток на стиль моего письма.
Понимаю задачу так: дать канву, основанную на известных мне правдивых фактах, а вы эту канву украсите золотыми узорами, которые расскажут потомкам о последних днях жизни и деятельности командарма-33 генерал-лейтенанта тов. Ефремова Михаила Григорьевича.
В начале февраля 1942 года, по приказу свыше, «для руководства работой военных прокуратур», на самолете У-2 под аккомпанемент трассирующих автоматных очередей я перелетел вражеские коммуникации и приземлился на снежном аэродроме в расположении Западной группировки 33 армии, окруженной в районе города Вязьмы.
Командующий армией генерал-лейтенант тов. Ефремов М. Г. информировал меня о состоянии войск, которое было весьма тяжелым и бесперспективным
[165]
.
Войска занимали около 40 населенных пунктов, солдатский паек – на грани голодного; артиллерия, за неимением снарядов, бездействовала, автомашины не работали (не было горючего); не было танков и авиации.
Спустя некоторое время стало совершенно ясно, что, если не будет оказана помощь продовольствием, боеприпасами и людьми, окруженная группировка перестанет существовать как боевая единица
{22}.
Шло время, помощь не поступала. Изнуренные непрерывными боями войска, находившиеся в снежных окопах, едва сдерживали натиск вражеских войск. Положение с каждым днем ухудшалось. Поедали последних лошадей, павших от истощения. Поступали больные и раненые, остро нуждавшиеся в самом необходимом. В такой обстановке мы жили, дрались и стояли насмерть.
Приближалась весна. Противник начал проявлять более активные действия. Снежные окопы перестали быть укрытием для войск. Положение становилось весьма критическим.
И вот в начале апреля (возможно, в конце марта) 1942 года поступил приказ: пробиваться на восток собственными силами. И мы двинулись на прорыв.
…Возможно, вас не интересует обстановка, сложившаяся к моменту попытки к прорыву, но мне кажется, что декорация поможет вам украсить и приблизить к естественным условиям действующих лиц, в частности главное действующее лицо – генерала тов. Ефремова М. Г.
Люди проявляют героизм в беде, и, в зависимости от тяжести обстановки, оценивается поведение людей, принимавших участие в ликвидации опасности.
Пригревало апрельское скупое солнышко, подтаивал наш снежный аэродром. Отлетал последний самолет в тыл армии.
Числа 7–8 апреля 1942 года, перед самым выходом в прорыв, армейский хирург профессор тов. Жоров И. С. заболел гриппом. Я высказал соображения командующему тов. Ефремову о том, что в медицинском мире профессор Жоров является ценным ученым и будет более целесообразно отправить его в тыл, тем более что он болен
{23}. Михаил Григорьевич как-то нехотя, но все же с моими доводами согласился. Об этом решении командующего передали Жорову, который отказался от предложенной перспективы и заявил: «Я армейский хирург и не имею права оставить войска в таком тяжелом состоянии, тем более при наличии около двух тысяч больных и раненых»
[166]
.
На вторичное предложение отправиться в тыл профессор Жоров категорически отказался. Решение Жорова не покидать войска явно понравилось Михаилу Григорьевичу. Он как-то мягко улыбнулся и сказал: «Молодец, профессор!»
[167]
Числа 9–10 апреля 1942 года вся Западная группировка двинулась на прорыв. Дивизии пошли самостоятельным путем, а наша штабная группа, укомплектованная из остатков батальонов (связи, саперного, команды автоматчиков особого отдела и др. разрозненных подразделений) во главе с командующим двинулась своей дорогой
[168]
.
Всем было ясно, что эта малочисленная группа только с ручным оружием была не способна к активным боевым действиям, поэтому наша задача сводилась к тому, чтобы в плотном кольце противника нащупать щель, через которую просочиться к своим
{24}. Шли лесами, где еще лежал глубокий, тяжелый снег, затруднявший движение.
В ночь на 14 апреля 1942 года в лесу нас встретили пулеметным огнем. Мы отбивались от невидимого противника до рассвета.
В этом бою была тяжело ранена девочка 16–17 лет по имени Валя – работница столовой военторга. Михаил Григорьевич лично распорядился об оказании ей медицинской помощи (она очень кричала и плакала) и приказал на носилках сопровождать ее с войсками.
