И вторая загадка: почему все вампиры так глупы? Мало того что они постоянно носят смокинги (вот уж примета, которая выдает тебя, так сказать, вместе с твоим гробом), так они еще, словно бы нарочно, выбирают в качестве своего жилья всякие старые замки, где так легко победить вампира, сорвав с окна тяжелые шторы или составив из настенных украшений какой-нибудь религиозный символ. И неужели вампиры действительно верят, что если написать свое имя задом наперед, то тебя никто не узнает?
В многих милях от Ланкра по ухабистой дороге, вьющейся через болота, тряслась некая карета. Судя по тому, как она подпрыгивала, путники путешествовали налегке. Но как будто сама тьма сопровождала их.
Кони были черными, под стать экипажу (из общей цветовой гаммы выпадал только нарисованный на дверцах герб), и голову каждого коня украшал черный плюмаж. Такие же черные плюмажи торчали и по углам кареты, создавая впечатление громадной зловещей тени, катящейся по дороге. Карета словно бы притягивала к себе ночь.
Достигнув холма посреди болот, карета, заскрипев, остановилась. Неподалеку виднелись развалины какого-то особняка; сквозь груды камней и дерева уже успели пробиться чахлые деревца.
Кони стояли смирно, лишь изредка переступая с копыта на копыто и встряхивая гривами. Кучер, сгорбившись, сидел на козлах и чего-то ждал.
Четыре фигуры, окутанные серебристым лунным светом, летели над облаками. Разговор велся на повышенных тонах – один из говоривших был чем-то весьма обеспокоен или даже раздражен, настолько резким и неприятным был голос.
– Ты позволил ему уйти! – обвинил голос с характерными визгливыми нотками, которые сразу выдавали личность, вечно недовольную всем и вся.
– Он был ранен, Лакки. – Второй голос звучал по-отцовски успокаивающе и содержал лишь едва уловимый намек на то, что говоривший сдерживается из последних сил.
– О, как я их ненавижу! Они такие… мерзостные!
– Разумеется, малыш. Наследие сомнительного прошлого.
– Вот если б я так красиво горела, я бы не хоронилась по углам. Ну почему они так поступают?
– Полагаю, когда-то это имело для них практическое значение.
– И они… как там ты их называешь?
– Эволюционным тупиком, Лакки. Одинокими мореплавателями в морях прогресса.
– Значит, убивая их, я делаю им одолжение?
– Да, малыш, именно так. А теперь, может, мы…
– А вот курицы не горят, – перебила Лакки. – Нет, конечно, горят, но плохо.
– Мы наслышаны о твоих экспериментах. Ты бы хоть убивала их сначала… – устало посоветовал третий голос, явно принадлежавший юноше. В каждом слоге звучали нотки «старшего брата».
– Но зачем?
– Ну, во-первых, малыш, твои опыты стали бы куда тише…
– Милая, слушай папу, – раздался четвертый голос, который, судя по всему, принадлежал матери семейства и который любил остальные голоса искренней, безусловной любовью.
– Вы… вы… нечестные!
– Малыш, мы же позволили тебе побросаться камнями в пикси. Жизнь не может состоять сплошь из развлечений.
Услышав приближавшиеся сквозь облака голоса, кучер встрепенулся – и как раз вовремя, поскольку внезапно чуть поодаль возникли четыре фигуры. Кучер неуклюже спустился на землю и услужливо распахнул дверь кареты.
– Хотя кое-кому из этих мелких негодников удалось ускользнуть, – заметила мать.
– Ничего страшного, дорогуша, – успокоил отец.
– Я их так ненавижу… – протянула дочка. – Они тоже эволюционный тупик, а, пап?
– Пока еще нет, малыш, несмотря на все твои героические усилия. Игорь! В Ланкр!
Кучер обернулся.
– Флушайт, герр мафтер.
– Гм, Игорь, я тебя, конечно, уже спрашивал… но неужели нельзя говорить правильно?
– Я умейт только так, герр мафтер.
– И я, кажется, приказывал тебе снять с кареты эти дурацкие перья!
Кучер виновато шаркнул ногами.
– Мы должны имейт черный перья, герр мафтер. Такой традифия.
– Немедленно убрать, – велела мать. – Что о нас люди-то подумают?
– Флушайт, фрау мафтер.
Существо, которое называли Игорем, захлопнуло дверь кареты и похромало к лошадям. Почтительно сняв плюмажи, Игорь спрятал их под свое сиденье.
– А Игорь тоже эволюционный тупик? – донесся из кареты визгливый голосок.
– Очень на это надеюсь, малыш.
– От тупиков флышайт, – буркнул себе под нос Игорь, взмахивая поводьями.
* * *
Послание начиналось следующим образом:
«Вы сердешно приглашаетесь…»
…И было унизано множеством великолепных завитушек, сквозь которые так трудно продираться, но выглядят которые официальнее некуда.
Довольно улыбнувшись, нянюшка Ягг поставила открытку обратно на каминную полку. Особенно ей нравилось слово «сердешно». Богатое, мощное словечко. И многообещающе горячительное.
В данный момент нянюшка утюжила свою лучшую нижнюю юбку. То есть сидела в кресле у камина, пока одна из невесток, имя которой в очередной раз вылетело у нее из головы, работала утюгом. А нянюшка ей помогала – указывая на пропущенные места.
Приглашение было роскошным, особенно позолоченная кромка, фигуристая, словно облитая золотым сиропом. Скорее всего, золото было не настоящим, но блестело на все сто.
– Вот это место неплохо бы прогладить еще раз, – сказала нянюшка, доливая в кружку пива.
– Конечно, нянюшка.
Еще одна невестка, чье имя нянюшка наверняка вспомнила бы, если бы постаралась, начищала красные нянюшкины башмаки. Невестка номер три с превеликой осторожностью снимала пушинки с лучшей нянюшкиной остроконечной шляпы, водруженной на специальную подставку.
Поднявшись, нянюшка неторопливо направилась к заднему крыльцу. Небо почти полностью потемнело, и лишь редкие рваные облака неслись по нему, время от времени закрывая собой ранние звездочки. Нянюшка понюхала воздух. Зима, как правило, надолго задерживалась в горах, но в этом ветре определенно чувствовался запах приближающейся весны.
«Хорошее время, – подумала она. – Честно говоря, самое лучшее». Как было принято считать, всякий новый год начинался в страшдество, когда поворачивали вспять зимние приливы, но на самом деле настоящий новый год начинался именно сейчас, когда из-под слоя застарелого снега проглядывала первая зеленая травка. В воздухе витали перемены, нянюшка чувствовала это всеми своими косточками.
«Костям верить нельзя», – всегда говорила ее давняя подруга, матушка Ветровоск. Но она постоянно твердила что-нибудь подобное.
Нянюшка Ягг закрыла дверь. В дальнем конце сада, на лишенных листвы деревьях, прорезающих небо уродливыми загогулинами, кто-то захлопал крыльями и что-то прострекотал, приветствуя нисходящую на мир тьму.
