«Все! Это конец!» — молнией сверкнуло в ее голове и захолонуло сердце…
— Ваши документы! — потребовал «мент». Трофим одновременно с водителем молча вынули свои удостоверения.
— А пассажирка?
Судорожно порывшись в сумке, Мими достала дрожащими руками свой новехонький диппаспорт.
Взглянув на фото и громко прочитав: «Лаврина Мария Силантьевна», «мент» взял под козырек:
— Счастливого пути!
И «волга» снова стремительно понеслась из пустынной ночной Москвы в неизвестное будущее. А в ушах Мимозы серебристым эхом еще долго звенела ее новая фамилия: Лаврина, Лаврина…
Глава 2. «Госпожа чужбина»
Малые тайны перерастают в большие, а большие — в величайшие.
Преп. Иустин (Попович). Философские пропасти
Холодным ноябрьским утром в мюнхенском аэропорту Машу встречал Антон Сергеевич, столь искусно устроивший ее побег и даже успевший «подарить» ей свою фамилию вместе с фиктивным свидетельством о браке. Объяснив дальнейший путь следования и проводив до поезда, Лаврин вручил ей конверт с дойчмарками и нужными адресами. Прощаясь на перроне, старался взбодрить беглянку шутками и обещал поддерживать с нею постоянную связь.
Очутившись на безлюдном перроне Ильштетта под сетью мелкого дождя, Маша Ивлева-Лаврина неуверенными шагами двинулась в сторону возвышавшегося невдалеке собора, очертания которого едва наметились в тумане. На одной из темных узких улочек, примыкавших к соборной площади, в старинном доме проживала Анита Эйман. Молодая доцентша крепко пожала машину ладонь, искренне улыбнувшись. Ее стрижка «под мальчика», массивные очки на простоватом, слегка курносом лице и открытый взгляд мгновенно вызвали симпатию Мимозы. И в просторной, заваленной книгами квартире Аниты она сразу обрела спокойствие. Фроляйн Эйман недавно защитила в местном католическом университете диссертацию по творчеству Льва Толстого, бывшего ее кумиром, и усердно старалась теперь говорить по-русски:
— Гаспадин Лаурин много сказаль мине о Вас, садис позалуста!
— Ich bedanke mich herzlich fьr ihre Sorge, Frau Eimann, — пролепетала в ответ Мими.
— Мозно просто Анита и на «ти», и лучче по-русски — хоцю тренировать, мозет в Москва поеду скоро. А тебе место есть, я узе гавариль с насым уни-президент Зобковиц. Ти соглясна русский язык преподавати? — бойко протараторила фроляйн.
И профессор Ивлева-Лаврина стала медленно погружаться в жизнь провинциального университетского городка, прижавшегося у подножия баварских Альп.
Кафедральный собор в центре Ильштетта периодически наполнял всю округу мощным органным звучанием Баха и Букстехуде, а внутреннее его убранство благодаря творениям Кранаха и Дюрера, вызывало у Маши благоговейный трепет. Строгий, не утерянный до сего времени, католический дух пронизывал средневековую атмосферу городка. Над притаившимися вблизи холма домиками четырнадцатого века возвышался старинный замок-музей, окутанный тонким романтическим ореолом. Вдоль окраин резво несла свои воды веселая речка Ильталь, по берегам которой росли дикие сливы и яблони, теснились кусты ежевики и малины.
Анита явно сочувствовала Ивлевой и даже из деликатности своей ни разу не полюбопытствовала, что за обстоятельства вынудили профессоршу бежать из СССР. Немецкую девушку сближали с Машей интерес к истории и литературе и, несмотря на ее молодость — нелегкий жизненный путь.
Анита родилась в простой семье, где родители пьянствовали беспробудно. И девочку вскоре определили в интернат при монастыре. Но в ее открытой детской душе постепенно созревало отвращение к церкви, порожденное лицемерием ее воспитательниц-монахинь. С их повседневной ложью прямодушная от природы Анита примириться так и не смогла. И оказавшись, наконец, за пределами монастырских стен, воспринимала разговоры о религии с глубокой иронией. Фроляйн Эйманн была твердо убеждена, что человек может быть нравственным и безо всякой веры. А главные жизненные ценности усматривала в справедливости, доброте и готовности помочь ближнему. Особенно взволновали Машу рассказы Аниты об Ирландии, где побывала она по линии Красного Креста в пору жестокой гражданской войны. Это как-то даже возвысило юную доцентшу в глазах Мимозы. К тому же ей импонировало целомудрие фроляйн, до сих пор сохранившей невинность, что в университетской среде, даже католической, вызывало немалое удивление.
Зарождению их дружбы способствовала не только любовь Аниты к русской культуре, но и ее особые интересы. Она собиралась выступить на советско-германском симпозиуме по теме «ненасилия», основанной на идеях Ганди и Толстого. Однако вникать в проблемы советской жизни Аниту заставляла более глубинная причина. Пребывая в Ирландии, сама того не ведая, она вызвала интерес к своей персоне со сторооны BND
[1]
. Искусно воздействуя на патриотические чувства фроляйн Эйманн, сотрудники сей деликатной организации без особого труда вовлекли ее в свои сети. Отсюда и подготовка к поездке в Москву велась многосторонне: помимо курсов тхе-квон-до, Анита изучала азы разведдеятельности. Но об этом при всей своей честной натуре поведать Маше, конечно, не могла.
Что касается Марии, то ее статус «гостевого профессора» никто сомнению не подвергал, к тому же, положение супруги дипломата лишь укрепляло «законность» ее проживания в Германии. Мимозе оставалось лишь гадать, что за связи задействовал Антон Сергеевич для ее плавного водворения в баварскую провинцию.
Весьма неожиданно фрау Лаврина удостоилась внимания со стороны ее нового шефа — профессора Карла Бестрема, пригласившего их вместе с Анитой на семейный обед. Графы Бестремы обитали в старинном родовом поместье в пяти километрах от Ильштетта. На пороге трехэтажного особняка их встретила графиня Консуэло — высокая, элегантная, приветливая. Ее большие карие глаза излучали доброту и незаурядный ум.
Непринужденно улыбаясь, хозяйка познакомила Машу и Аниту с сидящим в глубоком кресле грузным стариком. Это был пастор Бохен — известный советолог. Казалось, что он покрыт вековой пылью, как и все кругом: и длинный рояль с пожелтевшими клавишами, и этажерки, и гобелены, и огромная люстра со свечами. В такой уютной обстановке Мимоза охотно вступила в беседу с человеком, весьма осведомленным о происходящем в СССР…
Вскоре графиня Конси предложила всем перейти в столовую, где граф-профессор ожидал их. Он был очень высок и «поджар», с высохшим породистым лицом арабского скакуна, с проседью в темных волосах, спадавших ему на плечи. Молниеносно в комнату вторглись двое мальчишек с огромной пушистой дворнягой, с шумом разместившейся под столом. Затем все дружно встали и хором пропели «Vater unser»
[2]
, и атеистка Эйманн в том числе. После того приступили к трапезе, оживленно нахваливая жаркое из дикого кабана с артишоками — кулинарный шедевр графини Конси.
«Как хорошо! — подумалось Маше в этот миг, — хотя верят ли эти люди в Бога — трудно сказать, но традиции — в них великая сила, она дает человеку высокий тонус бытия. А у нас…», — и она горько вздохнула.
