— Не возражаю, Вадим Ильич! Только не сразу, непривычно мне это, — пролепетала взбудораженная Высоцким Маша, не скрывая мгновенно навернувшихся на глаза слез.
— Ладно, спешить не будем — ты не должна сию же минуту давать ответ. Не будь опрометчивой — характер-то у тебя ивлевский — узнаю Силантия Семеновича! Подумай хотя бы до завтра, Мари.
— Да нет же! Я все равно согласна — Ich kann nicht anders!
[3]
— Ах, это Лютер произнес когда-то! — усмехнулся граф, — ладно, Маша, поедем обедать?
Они подошли к притаившемуся в лесной чаще старинному отелю «Вальдау», тыльной стороной обращенному к Семигорью, и устроились за столиком на балконе. Отсюда открывался панорамный вид на череду живописных неровных гор, возвышающихся над Рейном. А высоко в безоблачном небе парили два орла. Мимоза ощутила странную свою причастность к их полету. И чувство безграничной свободы, ранее неведомое ей, охватило ее в этот миг…
* * *
Корф сознавал, что своим предложением-просьбой обрушил на хрупкие плечи Маши глыбу льда — выдержит ли она ее тяжесть? И решил дать ей время на размышления. Несколько ночей пролежала она в своей новой квартире с открытыми напролет глазами. Поначалу вспоминала даже о Вилли, как однажды звездной ночью он провожал ее после концерта Михаила Плетнева, игравшего в замке-музее Шопена и Шуберта. Переливы любимого Мимозой «Музыкального момента» продолжали звучать в ее романтичном сердце. Они шли по темным спящим улочкам, и только их шаги гулко раздавались в тиши средневекового городка. У дверей ее дома Герлинг долго молчал, потом вдруг спросил:
— А могли бы вы, Мари, развестись с мужем?
— Не знаю, — растерянно произнесла она.
Теперь же ее одолевали непрошеные мысли: а что, если бы я замуж за него вышла? Вот бы и мамочка моя обрадовалась, и не сверлила бы меня больше глупыми вопросами о женихах! Ведь Вилли — симпатичен, на редкость умен, ну а главное — благороден. Но… он — чужой…
* * *
Роившиеся вопросы о Корфе и доставшихся ему несметных богатствах терзали ее мозг. И в памяти вдруг всплыл рассказ Конрада Федоровича о графе Игнатьеве, знакомом ему по Парижу 20-х годов. В судьбе этого уникального человека Мими уловила сходство с жизнью Вадима Ильича.
В Первую мировую генерал Игнатьев служил во Франции военным агентом Российской империи: в его руках были сосредоточены огромные средства русской армии. А когда грянула революция и фронты отрезали его от России, он оказался вдруг совсем один и не ведал, чьи распоряжения должен выполнять. Но граф сделал безоговорочный выбор в пользу Родины. «А ведь мог бы стать фантастически богатым! — говорил Нилов, — ведь кто только ни пытался подкупить генерала — и французское правительство, и дельцы всех мастей, и белогвардейцы, бежавшие из России. Ему угрожали, даже мать его родная отвернулась от него, но Игнатьев не сломился. Он бедствовал, но не истратил на самого себя ни единой монеты. И лишь дождавшись восстановления дипломатических отношений между Францией и новой Россией, он передал сотни миллионов золотых франков представителю СССР Красину. И, невзирая на страшные слухи, не побоялся в 1937-м году вернуться в Москву!»
Благородный образ аристократа-бессребреника неожиданно вдохновил Машу, словно внушив ей новый смысл пребывания ее в Германии. И в то же время принес осознание того, сколь велика дистанция между нею и Корфом: она не сможет перейти с ним на «ты» никогда.
И впервые оказавшись в кабинете графа, Мими весьма удивила его своим рвением к делу. А потом они заглянули в уютное кафе Шоколадного музея, окнами выходящего на берег. Под тихий плеск рейнских волн Корф, наконец, решился, мельком взглянув на свою новоиспеченную соратницу, приступить к самому деликатному вопросу:
— Гм…Ты знаешь — я один, как степной волк. Да и поздно мне заводить семью. Кроме сестры и племянницы Зины — у меня ни-ко-го. А ты, Маша, — другое дело. Как с тобой-то быть? У вас с Антоном Лавриным — действительно брак фиктивный?
— Абсолютно, Вадим Ильич!
— Ну а по-настоящему он тебе разве не нравится?
— Может, он мне и нравится, но я от природы — однолюбка: как в юности любовь свою потеряла, ну, с тем, гм, все и кончилось. На то, наверное, — воля Божия. Гм… а что Антона Сергеича касается, то после смерти любимой жены вряд ли он на сильные чувства к кому-либо способен. Хотя вы, мужчины, для меня — загадка, — слегка смутившись, произнесла Мими.
А граф облегченно вздохнул:
— Вот и славно, Мари, что ты сейчас свободна. Независимость от сильной привязанности — великое благо в сей момент. Но… обстоятельства непредсказуемы. И я вовсе не хотел бы, чтоб личная твоя жизнь из-за алмазов пострадала. Ведь согласившись помогать мне, ты все же жертвуешь собой. Да-да, не возражай! Поверь, я понимаю, что ты еще молода и… сердцу не прикажешь. Если что вдруг возникнет на твоем горизонте — я должен узнать об этом первый, обещаешь? Вот в этом поклянись мне! Согласна? Ведь любой новый человек на нашем с тобой пути — потенциально опасен, причем смертельно…
Часть II. Возвращение
Глава 1. «Овраги новорусские»
Когда не стало Родины моей,
В ворота ада я тогда стучала:
Возьми меня!.. а только бы восстала
Страна моя из немощи своей.
Татьяна Глушкова. «Час Беловежья»
Когда самолет взмыл в небеса и близнецы-шпили Кельнского собора показались Мимозе крохотными пирамидками, а Рейн блеснул узенькой змейкой, она прослезилась от счастья, осознав в этот миг — такой полет дарован свыше! Но чувство радостного раскрепощения быстро сменилось тревогой: а вдруг все вернется обратно? Что действительно случилось 19 августа? Можно ли поверить, что нет больше ЦК партии… а не рано ли пировать? Не «пиррова» ли это победа? — и в душе ее зашевелился червь сомнения. К тому же по иронии судьбы Маше и сегодня предстояло пройти погранконтроль в Шереметьево-2 под чужим именем, как и четыре года тому назад. Но теперь — в обратном направлении. И на сей раз бояться было нечего: под прикрытием немецкого гражданства фрау Кирхов со своей короткой стрижкой и квадратными очками походила скорей всего на свою Ильштеттскую подругу Аниту. И даже у самого бдительного пограничного стража ни в коей мере не могла бы вызвать подозрения о своем исконно русском происхождении.
В момент, когда в Москве наступил «час Х», давно предвиденный Вадимом Ильичем, он не стал ждать «у моря погоды» и решил пойти на риск — открыть в столице филиал фирмы «Лайерс медикум» и поручил это своей преданной соратнице. Как и подобает состоятельной иностранке, Маша-Эрика остановилась в «Метрополе» и поздним вечером вышла на улицу, намереваясь прогуляться до Красной площади. Сразу ощутила — все вокруг было иным, не таким как раньше. Свет фонарей высвечивал на лицах прохожих печать обреченности, и не было больше ореола над Москвой — того самого светящегося ореола, что веет над каждым великим городом — будь то Рим или Мюнхен, Вена или Кельн. Он как бы покрывает город защитой, охраняя его от распада своим невидимым мистическим свечением.
