Вследствие этого я и проведу вас через последний час Алека на свободе. Умозаключения на эту тему ввели в заблуждение следователей комиссии и продолжают путать начинающих убийствоведов, так что ради интересов истории позвольте поделиться своим суждением о том, что происходило с половины первого, когда Алек выстрелил в третий раз до семнадцати минут третьего, когда его схватили в «Театре Техаса».
Сомневаюсь, что он нервничал — слишком уж он был счастлив от пышущей в нём энергии. Я так и вижу его, засевшего за крепостью, сложенной из коробок на шестом этаже книгохранилища, с выражением застывшего самодовольства в маленьких глазках, выделявшего его среди прочих людей. Президентский убийца или нет — но думал он не «что, если я промахнусь?», а лишь «скорее, скорее!» Он жаждал своей судьбы, вводящей его в историю. Не думал он и о выживании или побеге, полностью сконцентрировав все свои жалкие способности на выполнении задачи. Представьте себе его настрой в тот момент: он собирался сокрушить не просто Соединённые Штаты, которые он, по его заявлениям, презирал, но и всех, видевших его таким, каким он был — жалким человечишкой, неспособным ни получить работу, ни тем более сделать карьеру, живя достойной жизнью, а лишь клявших его: «Ты никто. Ты неудачник. Твоя судьба — ничто.» Так что здесь он собирался громогласно грянуть им всем: я существую! Однако, не потеряйте политику за психологией: он также был истинным приверженцем, настолько верным, что способен был убить и убил бы ради своих принципов, что и выводило его на самый дальний край политического спектра — но не выталкивало за него! Каким-то неоформленным даже в собственном уме образом он мыслил себя рождающим новый социалистический мир, его идеализм ссуживал ему такой объём самооценки, который не смогло бы ему предоставить ничто другое, так что была тут и жадность в погоне за сокровищем под концом радуги. Он представлял себя героем Гаваны в кабриолете «Кадиллак» 5Зго года рядом с доктором Кастро,
[247]
едущим по Малекону и машущим толпе. За это стоило умереть, и принимая в расчёт всё вместе — за долю секунды до нажатия на спуск он был счастливейшим человеком в мире.
Как и нас, о наступлении убийственного момента его оповестили не часы, а рёв толпы, чьё нарастающее крещендо катилось волной вместе с продвижением автоколонны по Мэйн. Он видел приближающийся длинный, яхтоподобный автомобиль, везущий политиков и их жён, с того момента, как тот свернул на Хьюстон, чтобы проехать один квартал. Думаю, в этот момент он приложил винтовку к плечу и приник к окну, не заботясь о том, что его увидят (несколько свидетелей видели его в окне). Машина достигла стадвадцатиградусного поворота на Элм и медленно проходила левый поворот. Спрашивается: почему он не выстрелил тогда? Машина практически неподвижна, Кеннеди ближе всего, в семидесяти пяти футах и медленно поворачивается вместе с машиной, да и инструкции от русского начальника говорили ему стрелять в этот момент. Почему же он пошёл как против собственных инстинктов, так и против приказа руководителя, которого он боялся и любил? Снова догадки: предохранитель? Он жмёт на спуск — опаньки… ничего не получается, так что Ли отрывается от прицела, отнимает винтовку от плеча, находит предохранитель — бестолково размещённый флажок, слегка выступающий позади затвора — и пытается перевести его в боевое положение. А может, капля пота попала на линзу прицела, затуманив изображение, так что он ничего не видел и ему пришлось протереть линзу воротником рубашки. Что бы там ни случилось — всё пошло не так.
Наконец, Освальд в отчаянии справляется с винтовкой, вскидывает её к плечу и торопливо делает первый выстрел, совершая чистейший, ясный, почти комический промах. Я согласен со многими в том, что пуля, лениво летящая со скоростью две тысячи футов в секунду, разбилась о камень и донесла лишь чахлый дождь осколков до лимузина. Он спешил и не заботился о чётком спуске, цель же была закрыта единственным деревом, находившимся между ним и его добычей, так что первый и ближайший выстрел был провален.
Этого человека преследовала неосмотрительность. Он паниковал от глупого промаха, выдавшего его позицию и сделавшего его лёгкой добычей для противоснайперов (хоть в тот день их и не было, но с тех пор они будут всегда!), причём даже не попав в машину!
Винтовка скользнула от его плеча в то время как он судорожно перезаряжался, после чего снова была наведена на цель. Палец его продавливал неровный, грубый спуск, и я думаю, что перекрестье прицела и близко к цели не было в момент выстрела по той простой причине, что он попал не туда.
Попал ли? Да, следуя выводам комиссии — он попал той самой знаменитой «волшебной пулей», прошившей президента через верх спины и вышедшей через горло, слегка изменившей угол вследствие прохождения сквозь мускульную ткань а также потерявшей скорость, затем попавшей, вращаясь, в спину губернатору Коннели (её положение в момент попадания чётко зафиксировано формой шрама), прошедшей сквозь его тело и пробуравившей его запястье и бедро. Лишь затем она остановилась и упокоилась, горячая и натворившая бед, в складках его пиджака, где её и нашли техники госпиталя на следующий день после того, как она выпала на каталку при перекладывании губернатора. Что за негодная пуля! Какую же бездну заблуждений она отверзла, насыпав неимоверное количество зерна на жернова невежественных, злословных и озлобленных левацко-пролетарских интеллектуалов! И всё же я знал тогда и знаю сейчас, что пуля сделала ровным счётом то, что поведал Арлен Спектер,
[248]
и это неоспоримо.
Не нужно долго размышлять над тем, что случилось дальше. Алек посчитал, что он промахнулся! Я достаточно повидал подстреленных людей. Обычно не бывает так, как в кино, преподающем нам теорию мгновенной, судорожной реакции, одновременной вспышки во всех нервах, заплетающихся ног и последующего падения. Бывает и так, но бывает и иначе. Часто люди даже не понимают, что их подстрелили. Они считают, что их ударили или толкнули дверью либо вообще ничего не замечают до тех пор, пока не увидят льющуюся кровь (а иной раз она даже не течёт!), сложат два и два и поймут, что в них стреляли. Предсказать этого нельзя. Все ранения разные и зависят от тысячи факторов: скорости пули, её формы, угла попадания, повреждённых мышц иили костей, жизненной силы раненого, кровяного давления, скорости цели, надёжности размещения на поверхности (стоит или сидит), погоды, атмосферного давления — продолжать можно долго. Невозможно знать заранее, что произойдёт. Так что кто бы ни сказал вам, что он знает, как получится, а если этого не произойдёт — скажет, что что-то не так, является откровенным лжецом.
Так что и мы не будем всматриваться в то, что увидел Алек, а вместо этого сконцентрируемся на том, что ожидал увидеть Алек. Сквозь мутную оптику своего японского прицела «Голливуд»— это брэнд, а не город! — он увидел… ничто. Посмотрите ещё раз плёнку Запрудера. Мы не видим момент попадания, поскольку президент скрыт знаком, но когда он появляется — то всего лишь слегка наклоняется вперёд, а руки его приподняты. Но Алек этого, скорее всего, не видит — если вообще смотрит в туда в этот момент. Сейчас он перезаряжает винтовку во второй раз. К тому времени, как он снова нашёл цель в прицеле, поза Кеннеди незначительно изменилась — но не настолько, чтобы Освальд заметил.
