— Мне это не нравится. Может быть, всё и правда, но также вполне может оказаться подделкой умелых профи.
— Возможно. Но отсюда не вытекает уверенности в подделке.
— Жалко, что ты письмо с собой не взял.
— Я хотел сохранить коробку, чтобы потом сравнить и исследовать. Да и путь в лабораторию будет слишком долгим. Если да когда мы получим повестку… так что я аккуратно закопал коробку в остальном бардаке.
— Боб, меня это беспокоит… Если ты там в одиночку появишься и не будешь в зоне нашего наблюдения, тебя могут прикончить и похоронить раньше, чем до тебя вертолёт доберётся. Мы тебе поможем через минуту, в то время как нужно будет через секунду.
— Меня тоже беспокоит. Но или мы тянем леску, или режем её.
— А что если мы арестуем Марти и Ричарда и предъявим им обвинение в попытке мошенничества и убийстве третьей степени?* Ты говорил, что они не из крепких парней, так что упираться не будут. Мы тем временем выжмем всё возможное из письма в нашем лабораторном отделе документов. Марти и Ричард расколются и мы получим следующее звено в цепочке, расколем и его. Если письмо подделано, наши люди узнают, кто это сделал и посадят его за решётку, так что он зачирикает. Вот так и доберёмся до босса шайки.
— Да, но у босса есть собственность, общественное положение, инвестиции, семья и всё такое, что как-то привязывает его. А если Хью жив, то у него ничего такого нет — во всяком случае ничего, что мы смогли бы найти. Мы понятия не имеем, где он. Он может моментально скрыться, и он достаточно умён чтобы создать такую сеть, в которой концы к нему будут обрублены в любое время и он пропадёт из нашего радиуса досягаемости. Так что если мы арестуем Ричарда и Марти — он точно исчезнет, а через год-два я получу пулю «Лапуа».338 в ухо, прыгая на лошади через барьер и всё на этом закончится. Мы рядом. Я чувствую, что мы подобрались совсем близко, близко как никто другой. Я его чую.
— Что ты чуешь?
— Это должен быть Хью. Он старый, осмотрительный и хитрый. Давно в этой игре и знает, что делает. Вовсе не псих: всё рационально и ведомо целью. Неуловим и хитёр. Странно, но я даже уважаю его: мы не тронули его детей, а он оставил в покое мою семью. Тут я ему доверяю. Как и его братец Лон, он порядочный человек — разве что кроме тех секунд, когда они убили тридцать пятого президента Соединённых Штатов.
— Что ж… твоя жопа — тебе решать.
— Тогда я пошёл.
— Я присмотрю. Люди, наблюдение, вертолёт наготове…
— Ээ, нет. Если у Хью есть люди, они заметят и моментально скроются, а это значит что и Хью тоже скроется. Тут можно сработать только если я буду один, без команды, без прикрытия с воздуха, без радиослежения, без подкрепления. Если понадобится помощь, я свяжусь с полицией штата.
— Суэггер, это звучит безумием после стольких лет…
— Я не говорю, что мне не страшно или что я считаю такой расклад правильным. Это страшно и неправильно. Но по-другому не выйдет.
— Про Иводзиму так же говорили.
— На Иводзиме мы победили. Вот что я собираюсь сделать. Я позвоню Ричарду, скажу ему о письме, он свяжется с Марти и назначит встречу на следующей неделе. А потом я в отпуск съезжу.
— У тебя таймшер, что ли? Домик во Флориде?
— Нет. Но мне надо отлучиться. Одному и по-тихому. В аэропорту решу, куда. Есть о чём подумать.
— Похоже, что ты уже обдумал массу всякого.
— Этого мало. Есть что-то, чего я не могу ухватить. Насчёт синестезии, склонности разума видеть определённые цифры или буквы цветными. Нильс был синестетик, как говорили.
— Это-то при чём тут?
— Набоков тоже был синестетик и видел буквы цветными. Нильс был связан с Набоковым через синестезию, так что я думаю, что он использовал свою черту, когда создавал липовую личность для Хью. Это было выражением их общего с Хью увлечения Набоковым, той же хитростью, что использовал Набоков. Нильс видел девятку красной. Думаю, что фальшивое имя Хью, созданное Нильсом для Хью много лет назад, также отражает цвет или цифру, а возможно что и сочетание красного и девяти. Я думаю над этим.
— Очень тонко, — ответил Ник. — Я имею в виду — что тебе даст знание о цвете и цифре или даже о красной девятке без круга подозреваемых?
— Ну, круг подозреваемых у меня есть. Ныне живое население планеты Земля.
— Отлично, ободряюще звучит!
— И ещё насчёт письма Чарльза Харриса. Не знаю, почему, но что-то зудит. Всё идеально, как я и говорил, но зудит. Пытаюсь понять, что.
— Зуд Суэггера. Принимается как доказательство в судах всех штатов. Я полностью уверен, что ты доберёшься до своего подозреваемого.
— Я тоже уверен. Всё же Гумберт в конце концов добрался до Клэра Гуилти.
— Что это ещё такое?
— История ещё одной охоты. Позже расскажу.
Суэггер!
В подсознании оно продолжало меня грызть. Я проснулся, как и раньше, в холодном поту — слабый, старый, проигравший. Стоило попытаться разобраться до того, как я получу разрыв сердца и аневризма покончит со мной, так что я приказал Ричарду поработать с полицейским художником над составлением описания «Джека Брофи», который, объявившись вдруг, предположительно убил моего водителя в Далласе и снова исчез. Результата я ждал как раз до той ночи, и… мог ли это быть Суэггер? Нет. Невозможно. Шанс слишком ничтожен. Но я немало видел выигравших долгосрочных ставок, чтобы не рассмотреть вероятность такого шанса, так что разыскал в столе свои записи и углубился в них.
Конечно же, я видел его. Тогда, в 1993 году во время предварительных слушаний в суде Нового Орлеана я сидел позади прокурорского столика, на мне был серый костюм в ёлочку и красный галстук-бабочка. Выглядел я тогда как старый профессор из фильма Фрэнка Капры: образчик застенчивого и эксцентричного гения из лиги Плюща. Таков был на тот момент мой стиль, создававший безнадёжно затрапезное впечатление.
Он же, как я вспомнил, был долговязый, в джинсах, ботинках и какой-то ковбойской куртке. Лица я не вспомнил, как ни старался — память хранит впечатления, а не образы. Помню лишь подтянутое тело, не знающее, куда деть ноги в сидячем положении. Настороженный — именно слово «настороженный» приходит на ум. Казалось, он уделяет равное внимание всему вокруг, не выделяя, но и не пропуская ничего, свои же карты держал строго к себе. Всегда спокойный, с долей изящества в движениях. Легко было представить такой нрав в снайпере, обязанном обладать настороженностью, одарённом наблюдательностью и терпеливостью и не содержать в себе ничего показного, тщеславного, напускного или же безумного. Эта работа была слишком опасной для эпатажности и требовала противоречащих наклонностей: точности в работе со снаряжением и терпения в тщательных приготовлениях, но и прозорливости для предсказания вражеских намерений и места, где окажется противник, а подо всем этим — спокойствия и упорства в противостоянии демонам воображения, изобретающим мнимые опасности, могущие ввергнуть в панику. Многие могут быть смелыми в составе группы, где поддержка и помощь в порядке вещей, а вот собственная, личная смелость там, многими часами на индейской земле — вот где настоящий трюк!
