«Замечательно», — подумал он, вынимая новый десятикилограммовый слиток, который его ординарец добавил к лежавшим там шести. Все бруски имели оттиск в виде орла и свастики, и создавалось впечатление, что готовятся они для пополнения казны рейха, но у фон Хайссена были в этом отношении другие планы. Он уже пригласил к себе синьора Феличи. Могучие связи папского посланника внутри Ватикана — государства, куда не распространялась власть ни Гитлера, ни итальянского диктатора Муссолини, — могли быть, по его мнению, весьма полезны. Полковник СС открыл один из выдвижных ящиков сейфа и извлек оттуда нательный крест, который он обнаружил в сейфе Вайцмана; это был один из предметов, которые он велел своему ординарцу хранить отдельно. Для самого фон Хайссена этот крест, помимо своей денежной стоимости, не был ничем примечателен, но он догадывался, что для такого человека, как Феличи, он мог представлять гораздо большую ценность. Он положил крест обратно в ящик, закрыл дверь сейфа и направился обратно в свой кабинет.
Сидя за громадным письменным столом красного дерева, фон Хайссен обратил внимание на странный кусок бумаги, который он отобрал у еврейского мальчика. Детский рисунок? Эту желтую фигуру действительно мог нарисовать ребенок, но зачем десятилетнему мальчишке чертить этот набор линий, да еще приписывать к ним что-то, похожее на координаты? Стоило ли сохранять жизнь его жалкому отцу, чтобы выяснить это? В нормальных условиях — пожалуй, да; по крайней мере, можно было бы уделить время обычным методам убеждения, но фон Хайссен слишком хорошо знал, какую угрозу представляет собой этот еврейский археолог. Чем дольше Вайцман жил, тем больше возрастала опасность, что от него просочится информация об обнаруженной статуэтке. Существовал только один человек на свете, которого фон Хайссен боялся: если Гиммлер узнает правду, это будет конец.
В глубоком раздумье фон Хайссен поднялся из-за стола и подошел к окну, рассеянно глядя в сторону карьера, где уже работали еврейские заключенные. Он был убежден, что если бы статуэтка действительно была у Вайцмана, он бы почти наверняка спрятал ее в своем сейфе. Было бы логично предположить, что нефритовая фигурка, по-прежнему находится в джунглях Гватемалы, а следовательно… Его мысли были прерваны стуком в дверь.
Его адъютант гауптштурмфюрер Ганс Брандт был ростом 5 футов 9 дюймов,
[47]
что едва укладывалось в ограничения по антропометрическим данным для войск СС, но Брандт имел очень хорошие связи, а то, что этот белокурый арийский капитан с овальным лицом и оливковой кожей недобирал по росту, он с лихвой компенсировал своими амбициями и беспощадностью.
— Herein kommen!
— Я привел этого еврея, господин комендант, а мне сообщили, что автомобиль рейхсфюрера Гиммлера уже приближается к Маутхаузену. Он будет здесь через полчаса.
— Охрана готова?
— Jawohl, Herr Kommandant. Я лично инспектировал их. Мне также сообщили, что рейхсфюрера сопровождает доктор Ричтофф.
— Для доктора все готово?
Брандт кивнул.
— Техники уже закончили установку оборудования, включая барокамеру, а барак номер шесть был переделан в соответствии с инструкциями доктора Ричтоффа.
Фон Хайссен одобрительно хмыкнул.
— Хорошо. Приведите еврея.
— Jawohl. Heil Hitler!
— Господин профессор, мне доложили, что ваша квартира была тщательно обыскана, но в ней не было обнаружено каких-либо следов статуэтки. Так все-таки, где же она? — Фон Хайссен задал свой вопрос очень медленно, голос его был зловеще спокойным.
— Я же уже говорил вам…
— Лжец! — Фон Хайссен хлестнул Леви своей плетью.
Леви задохнулся от боли, но сдержал крик.
— Грязный еврейский лжец! — Фон Хайссен снова хлестнул его по лицу, разбив ему очки. — Где она?
Фон Хайссен уже кричал, нанося Леви беспорядочные удары хлыстом. На глазах Леви выступили слезы, и он с трудом выносил мучительную боль.
Фон Хайссен снова подумал, что еврейский археолог действительно может говорить правду, но это было лишь мимолетным допущением.
— А что означает эта карта? — спросил фон Хайссен, взяв со стола кусок бумаги хуун из коры фикуса.
— Это всего лишь рисунок маленького мальчика и ничего более, — вызывающе ответил Леви; колени его начали дрожать.
— Вы лжете! — Фон Хайссен обернулся к своему адъютанту. — Прикажите охране увести его, а когда рейхсфюрер уедет, штурмшарфюрер Шмидт может забрать его для «прыжков с парашютом».
Каким бы могущественным фон Хайссен ни чувствовал себя сейчас, он все равно понимал, что, прежде чем уничтожить этого еврейского профессора, ему необходимо получить личное согласие Гиммлера.
* * *
— Achtung!
Почетный караул вытянулся по стойке «смирно» и отсалютовал, когда бронированный автомобиль с серебряным орлом и флагом со свастикой, развевавшимся на капоте, проехал через ворота Маутхаузена; позади него следовал новый черный БМВ для персонала с номерным знаком SS1. Когда командующий войсками СС вышел из машины, фон Хайссен стал по стойке «смирно» и вскинул вверх правую руку.
— Heil Hitler, Herr Reichsfuhrer. Willkommen in Mauthausen!
[48]
В сотне метров от них посреди карьера Рамона, Ариэль и Ребекка пытались поднять в один из бункеров большой камень. Леви двинулся к ним на помощь, но тут же вздрогнул от боли, потому что охранник-эсэсовец ударил его прикладом винтовки.
— Старайтесь брать те, что поменьше, meine Lieblinge, — прошептал Леви.
Он обернулся и почувствовал, как у него по спине пробежал смертельный холодок: на ближайшей к ним сторожевой башне возле перил появился рейхсфюрер Гиммлер в сопровождении оберштурмбанфюрера фон Хайссена. Внезапно в сторону карьера пробежала группа эсэсовских охранников с винтовками наперевес. В дальнем конце карьера вереницей шагали заключенные в черно-серых полосатых робах; им было приказано остановиться и повернуться лицом к скале.
Ружейный выстрел эхом разнесся по всему карьеру, и женщина-заключенная на дальнем конце шеренги рухнула на землю; пуля, выпущенная в затылок, полностью разнесла ее лицо. Рамона упала в обморок, а Ариэль с Ребеккой спрятались за бункер и начали плакать. В течение следующих полутора часов карьер постоянно содрогался от треска ружейной пальбы, поскольку в честь дня рождения фюрера здесь каждые две минуты выстрелом в затылок убивали очередного еврея.
* * *
Фон Хайссен взглядом проводил машину Гиммлера, скрывшуюся за воротами Маутхаузена, а затем отправился обратно в карьер. День был весьма успешным. Празднование дня рождения фюрера прошло очень хорошо, и Гиммлер лично поздравил фон Хайссена с высокой эффективностью его лагеря. По словам Гиммлера, это послужило главной причиной того, что Маутхаузен был выбран местом для сверхсекретных медицинских экспериментов доктора Ричтоффа. Рейхсфюрер даже намекнул, что, если все пройдет хорошо, его ожидает следующее звание. Штандартенфюрер! Фон Хайссен уже видел дубовые листья на воротнике своего мундира. Его охватывала гордость, и, поднимаясь по тропинке на вершину скалы у края каменоломни, он звонко хлестал своей плетью по голенищам сапог. Он оглянулся назад в сторону ворот лагеря заключенных, где по его распоряжению жена Вайцмана и ее отпрыски были посажены на цепь возле одной из сторожевых башен. «Хорошо, — подумал он, чувствуя, как в нем поднимается волна удовлетворения. — Оттуда им тоже будет видна каменоломня».
