Шмидт толкнул Леви на усыпанную камнями землю по направлению к ступенькам.
— Здесь сто восемьдесят шесть ступенек, и ты, еврей, проползешь их у меня все до единой.
Леви оглянулся назад, на Рамону, прикованную цепью вместе с детьми к каменной башне. Глаза ее были полны ужаса.
— Взять этот камень! — рявкнул Шмидт, когда они дошли до узкой каменной лестницы, ведущей на вершину высокого гранитного выступа, нависавшего над каменоломней. — Подними его на плечи, еврейское отродье!
Обвислые щеки Шмидта стали багровыми. Леви почувствовал исходивший от него резкий запах чеснока. Он взвалил тяжелую глыбу на свое правое плечо.
— Jetzt lauf! А теперь — бегом!
Рамона, руки которой были прикованы цепью к металлическому кольцу в стене у нее над головой, с ужасом смотрела на то, как Леви с огромным трудом карабкался по лестнице с массивным осколком камня, раскачивающимся у него на плече.
Шмидт обернулся к двум молодым охранникам.
— Вы знаете, что делать. Следуйте за ним!
Тот из них, что был повыше, взбежал по ступенькам и завопил Леви прямо в ухо:
— Пошевеливайся, еврей, ты еще и до середины не добрался!
Колени Леви под весом гранитной глыбы подкосились. Он пошатнулся и упал; второй охранник тут же ударил его прикладом по ребрам.
— Вставай, еврейская свинья! Я не собираюсь торчать тут с тобой весь вечер, черт возьми!
Леви с трудом поднялся и снова взвалил камень на плечи, превозмогая мучительную боль в боку.
— Мама, что они делают с нашим папой? — заплакала Ребекка, руки которой тоже были скованы цепью высоко у нее над головой.
Тяжело дыша, Леви смотрел только себе под ноги, не смея останавливаться. Осталось десять ступенек. Наконец, полностью изможденный, он, шатаясь, поднялся на последнюю из них и сбросил камень с плеча.
— Кто позволил тебе бросать камень? — Приклад высокого охранника ударил Леви в поясницу. Леви упал лицом на камни, сломав нос и выбив два зуба. — Встать!
Леви поднялся на колени, сплевывая кровь и осколки зубов.
Один из охранников взглянул на часы.
— Гюнтер, мы тут попусту теряем время, а нам пора уже выпить, черт побери!
— Ja. Вставай, еврейское дерьмо! — прорычал Гюнтер и ударил Леви ногой в живот.
Леви упал вперед, на плоскую площадку на скале, под которой находился карьер. В сотне метров внизу, у основания скалы, обнажился выход пласта гранита, где тощие, с торчащими ребрами заключенные откалывали камень кирками и лопатами. Леви взглянул налево, и кровь в его жилах застыла. На фоне заходящего солнца вырисовывался силуэт, который нельзя было перепутать ни с кем, — фон Хайссен.
Леви отшатнулся, но получил резкий толчок в спину.
Рамона с ужасом смотрела на Леви, который покачнулся на краю скалы, отчаянно размахивая руками. Его крик пронзил ей сердце, когда он сорвался вниз, пролетев половину расстояния по воздуху, прежде чем рухнуть на гранитные выступы у подножья скалы.
— Вот что бывает с теми, кто критикует рейх! — крикнул Шмидт заключенным в каменоломне. — А теперь возвращайтесь к своей работе, если не хотите стать следующими.
* * *
Ординарец фон Хайссена и старший стюард — с большим хрустальным бокалом «Гленфиддика» на серебряном подносе — стояли наготове в офицерской столовой сразу возле тяжелых дверей из кедра. На одной из стен висели флаги Третьего рейха и СС, а бар был украшен фигурой большого золотого орла.
— Meine Herren. Der Kommandant!
[49]
— Гауптштурмфюрер Брандт подскочил со своего стула, чтобы объявить о прибытии фон Хайссена, и остальные офицеры последовали его примеру. Фон Хайссен протянул хлыст и фуражку ординарцу и взял у стюарда хрустальный стакан.
— Ганс, присоединяйтесь к нам, — скомандовал фон Хайссен своему адъютанту, махнув рукой в сторону пустого кожаного кресла рядом с доктором Ричтоффом. — Ein Bier?
[50]
— Danke schon, Herr Kommandant.
[51]
Фон Хайссен посмотрел в сторону бара и щелкнул пальцами.
— Итак, Эдвард, все в порядке? — спросил фон Хайссен, поворачиваясь к Ричтоффу.
Ричтофф кивнул. Кожа эсэсовского доктора была белой, как молоко. Его непослушные седые волосы были коротко подстрижены над высоким прямоугольным лбом, а из-под кустистых черных бровей смотрели бледно-зеленые глаза.
— Похоже, что так, Карл. Как мы и говорили, проводится пробный опыт. А наши эксперименты мы сможем начать завтра.
— А что вы, собственно, проверяете, господин доктор? — спросил Ганс.
— СС нужно установить новые стандарты для нового рейха, гауптштурмфюрер. Эксперименты в Маутхаузене имеют своей целью создание новой немецкой элиты — человеческого эмбриона, совмещающего в себе задатки лидера, ученого, воина и руководителя. Прошу простить меня, господа, но вы несовершенны.
— Зато представляем собой хорошее начало, доктор, — ответил фон Хайссен, подавая знак стюарду вновь наполнить его стакан.
— Эти эксперименты также направлены на получение данных, которые могли бы помочь поддерживать физическую форму наших солдат во время возможных операций на восточном фронте.
— И как же вы достигнете этого? — спросил Брандт, которому не терпелось узнать, каким образом может быть улучшена германская раса.
— Ваш Kommandant любезно предоставил мне в распоряжение необходимые образцы, как мужского, так и женского пола. В первом эксперименте мы разденем их догола и поместим в кадки со льдом, чтобы узнать, как скоро они умрут. Разумеется, зимой это будет проще выполнить, — добавил Ричтофф, закашлявшись, — поскольку их можно будет просто оставить в клетке на улице и посмотреть, сколько они продержатся. Во втором эксперименте мы понизим температуру до уровня, когда большинство из подопытных умрет, а из оставшихся найдем тех, кого удастся реанимировать. Мы уже провели ряд экспериментов в Освенциме, где мы вливали ледяную воду им в кишечник… но там все подопытные погибли. К сожалению, этот метод оказался не таким многообещающим. — Ричтофф потянулся к своему пиву.
— А барокамера? Она для чего нужна? — спросил Брандт.
— Для моделирования среды низкого давления с малым содержанием кислорода, — ответил Ричтофф. — Ваш Kommandant, как опытный глубоководный ныряльщик, может немало об этом рассказать.
— Это было уже давно, — заметил фон Хайссен.
— Мы также проверяли это в Освенциме, — продолжал Ричтофф, — но в Маутхаузене мы планируем использовать не только мужчин, но и женщин. Человеческое тело лучше всего функционирует на уровне моря, где кровь хорошо насыщена кислородом, но на высотах более пятнадцати тысяч футов
[52]
уровень кислорода падает вдвое, и организму требуется акклиматизация. В Освенциме мы выяснили, что большинство испытуемых умирали, когда моделируемая высота подъема достигала двадцати трех тысяч футов.
[53]
Но один продержался до двадцати пяти тысяч футов, и мы сохранили его внутренние органы для дальнейшего исследования.
