Дьяков по инерции чертыхнулся, но вернулся к креслу и уселся в него с явным удовольствием. Рядом на полу лежала трубка радиотелефона, которую он сейчас и терзал, пытаясь попасть толстыми пальцами в кнопки. Дьяков гордился тем, что радиотелефон с переносной трубкой появился у него у одного из первых в Москве. При его лености трубка была спасением, так как по телефону Гавриил Христофорович говорил десятки раз на дню.
– Женя! Ты видел?! – Гавриил Христофорович торопился услышать мнение своего давнего приятеля и советчика по всем важным вопросам – Евгения Ивановича Скорочкина, который на тот момент занимал должность директора Московского плодовощторга и был человеком не просто влиятельным, но даже могущественным. Достаточно сказать, что на его недавнем юбилее присутствовал сам Горбачев с супругой, а поздравительную телеграмму прислали Фидель Кастро и знаменитая американская певица Элла Фицджеральд.
– Ну естественно! – отозвался Скорочкин. – Этот твой генерал просто красавец!
– Подполковник! – уточнил Дьяков. – Но скоро обязательно будет генералом! Веселое время наступает, Женечка! Ой какое веселое! Главное сейчас – сделать правильные ставки! Твоя идея с форумом – гениальная!
– А ты меня не ценишь, Гаврюша! – полушутливо ответил на комплимент Скорочкин. – Ты теперь большой человек. А насчет ставок ты прав. Мое мнение – надо обложить Горбачева своими людьми. Глупо сейчас двигать кого-то на его место. Я твою идею насчет Беляева не одобряю…
– Если честно, то идея эта вовсе не моя. Есть люди…
– Да знаю я этих людей! – перебил Скорочкин. – Только ты на них не очень-то ссылайся. Они еще месяц назад во врагах числились. Да и вообще спецслужбы другой страны в друзей никогда не превратятся! У них всегда будет свой интерес. А наша задача сделать так, чтобы их интересы совпали с нашими. Только торопишься ты больно! Всему свое время. Пусть сначала конфликт случится между Горбачевым и Беляевым. Пусть Миша съест этого доморощенного Шаляпина вместе со шнурками. Иначе твой одноухий не станет кумиром масс. Он должен превратиться в придорожную пыль и озлобиться на весь свет. Не на Горбачева, заметь! На всю систему!
– Согласен, Женечка, согласен! Борис еще не созрел для настоящей борьбы. Но роль свою выводит на диво точно. Видел, какой он номер с часами придумал?
– Да брось ты! – равнодушно отозвался Скорочкин. – Этот номер у него с бородой. Просто на экраны попал первый раз. А так вся крайкомовская челядь знает, что его охрана в карманах часы таскает, которые он потом якобы со своей руки гражданам раздает. Там, в Краснодаре, общественную организацию впору создавать с названием «У меня есть часы Беляева!»
– Ну не суди ты его так строго. Старается человек. Прок будет, я уверен. Обязательно будет! Нам ведь такой и нужен: бесшабашный, открытый, пьющий. К тому же властолюбец и карьерист. Находка! Ему нужна власть, ну а нам – все остальное.
– Еще раз говорю: не торопись. Обкладывай Горбачева, обнимай. Хвали взахлеб – он это жутко любит! Ври в глаза. Убеждай, что все идет замечательно. Что народ от него без ума! Остальное он сделает сам. Сам могилу себе выкопает, сам себя похоронит да еще и речь на собственных похоронах произнесет. А певца своего спровоцируй на конфликт. Пусть, к примеру, на пленуме выступит, что с линией партии, мол, не согласен: реформы идут медленно, партийный аппарат погряз в привилегиях… ну и прочая подобная фигня. А потом генерала твоего подключим…
– Подполковника…
– Ну подполковника. Какая разница… Он начнет компанию по сжиганию партийных билетов в знак протеста… Представляешь, все твои артисты, спортсмены, ученые эти, которые сейчас нашу историю переписывают, черпая факты прямо из унитаза, потом журналисты, особенно этот, с украинским акцентом, из «Фары…», он у меня уже лет десять продуктовые наборы берет, так вот, представляешь, вся эта гоп-компания стоит, к примеру, напротив мавзолея и в присутствии сотен телекамер жжет партийные билеты. Да еще все приплясывают от подобострастия, поскольку уверены, что их смелость высочайше одобрена.
Дьяков восхищенно захлебнулся подступившим к горлу смехом:
– Тебе, Евгений Иванович, надо спектакли ставить, а не редиской торговать.
– Поставим, надо будет… – почему-то обиделся Скорочкин. – А над редиской ты не смейся. Ты вот профессор, а что у тебя есть? Двухкомнатная квартира и ожирение второй степени от неправильного питания в студенческой столовой. А на меня посмотри?! У меня полнота здоровая, розовая, спокойная. Дом на Рублевке, «Волга» черная, у каждого сына по «девятке», хотя младшему только восемнадцать стукнуло. Жена под центнер весом и вся в золоте… За границу езжу каждый год. В Мюнхен, между прочим. У нас там ежегодная ярмарка… Ты вот когда последний раз был в капстране?
– Не был я в капстране. Ты же знаешь. Меня не пускают из-за корней моих турецких. Папаша биографию подпортил…
– Ну вот видишь! Одним словом, думай, Гавриил Христофорович! Ты теперь у нас главный по Горбачеву. Он теперь – за тобой. Глядишь, лет эдак через пять и ты на Рублевку переберешься. Время такое грядет! Правильно ты сказал, веселое время. Сейчас героями начнут становиться не те, кто умеет работать, а те, кто умеет себя показать! Один выступит – и в дамки. Другой статейку тиснет – и кумир. Третий в тюрьму сядет за спекуляцию – и мученик! А кто и просто билет свой партийный бросит в помойку – и тут же герой!
– Моего генерала имеешь в виду?
– Почему только его! Подполковник твой, конечно, из этой серии. Но и ты тоже, к примеру! Еще вчера никому не известный профессор. Заднескамеечник, можно сказать. Далеко не Абалкин, не Петраков
[7]
… А сегодня – эвон как вырос: по телику людей уму-разуму учишь! Сразу всех своих коллег перепрыгнул.
– Спасибо, Женечка! Спасибо на добром слове! Красиво похвалил. Мол, идиот идиотом, а вот ведь выбился случайно…
– Не за что! Не идиот, конечно! Но действительно выбился. Разве не так? Ладно! Будь здоров… – Скорочкин бросил трубку, оставив Дьякова в состоянии обиды и раздражения.
Гавриил Христофорович попытался собраться с мыслями, но тут надсадно заверещал дверной звонок. Дьяков взглянул на часы и удивился. Одиннадцатый час. В это позднее время к нему никто и никогда не приходил. Даже в юности, когда еще мама была жива… А последние лет десять никто, кроме тети Клавы, которая убирала в квартире и стирала белье, вообще не переступал порог его холостяцкого жилья.
Для тети Клавы время было уж точно неурочное. Она жила на другом конце Москвы и приезжала исключительно по понедельникам. А сегодня среда…
Гавриил Христофорович, отдуваясь и смахивая со лба крупные капли пота, двинулся к входной двери. Он с трудом развернулся в прихожей, основательно толкнув плечом старую вешалку, выполненную в виде оленьих рогов с бесчисленным количеством отростков, на которых, как елочные игрушки, висели головные уборы. От толчка на пол упало сразу несколько, включая отцовскую турецкую феску – сильно побитую молью и остро пахнущую нафталином.
