Оставалось ждать. Но при этом Каленин твердо решил, что Куприну он, конечно же, все расскажет при личной встрече. Пусть ругает! Пусть возмущается! Но оставить злобную старуху безнаказанной – это слишком. «Пусть только вернется! Пусть откроет дверь! Этому хлыщу – Беккеру – сразу двину в морду! Это мы умеем! А немку… Немкой пусть займется Николай Данилович! Может, она воровка! Может, вся эта история с архивом заслуживает внимания полиции! Короче, пусть Куприн решает».
В этот момент размышления Каленина прервались, так как он не то чтобы услышал, а скорее почувствовал какое-то движение с другой стороны двери. Он снова припал ухом к холодному дереву и теперь уже явственно услышал: по кабинету кто-то ходил, но ходил крадучись, на цыпочках. И уж точно это не фрау Шевалье или Беккер.
– Эй! – тихо позвал Каленин, еще не очень понимая зачем. – Эй! – повторил он чуть громче, и в этот момент у него неожиданно похолодела спина, так как он вдруг осознал, что в кабинете может находиться тот самый гигант, который проник в квартиру ночью, и встреча с ним не предвещает ничего хорошего.
– Где вы? – послышалось с другой стороны, и голос показался Беркасу знакомым. – Как до вас добраться? Это вы, мистер Каленин?
Последний вопрос был задан по-русски, и Каленин догадался, кто проник в квартиру и стоит в полуметре от него.
– Откройте! – попросил он также по-русски. – Тут дверь… Потайная… В книжном шкафу.
Послышалась какая-то возня, потом раздался щелчок и дверь отступила, скрывая в полумраке долговязую фигуру…
Москва, …июня 1986 года. Большой пленум
Пленум ЦК КПСС – всегда событие. Но этот пленум заранее объявили Большим и даже эпохальным. Вся партия знала: будут публично изгонять из партии Беляева.
Накануне в «Правде» вышла разгромная статья, в которой описывались все художества краснодарского первого, в том числе говорилось и о выбросившихся из окон подчиненных, которых Беляев довел до самоубийства. Были также письма трудящихся, сообщавших о личной разгульной жизни краснодарского начальника: пьет, мол, без удержу, куролесит в пьяном виде. В присутствии иностранной делегации, включавшей представительниц женского пола, публично помочился на забор своей загородной резиденции.
Вспомнили и любовь Беляева к пению: сигналили, что уж больно натурально у него царь Борис получается в одноименной опере Мусоргского. Корону, мол, царскую примеряет, властолюбец краснодарский!
Даже про ухо написали. Причем представили дело таким образом, что это именно Беляев достал до печенок своего товарища приставаниями к его девушке, а тот, не выдержав, отомстил обидчику. Нашли и самого стрелка, отсидевшего пять лет «за нанесение телесных повреждений средней тяжести». Тот был немногословен, но твердо сказал журналистам: «Борька меня тогда крепко обидел!»
Статью и соответствующие отклики готовили Дьяков под присмотром Скорочкина, который к тому времени ушел из Плодовощторга и стал первым заместителем управляющего делами ЦК КПСС. Они для себя решили, что центральной темой публикаций будет пьянство Беляева. Причем особенно ярко была представлена поездка Беляева в США и его выступление в американском конгрессе, где он вышел на трибуну вдрызг пьяным. Намекали, что выпито было не меньше семисот граммов «Столичной» и Беляев, мол, опозорил страну, представ перед идеологическим врагом в непотребном виде, оскорбляющем звание советского коммуниста.
Расчет оказался точным. Вся страна над публикацией потешалась. Беляева никто особо не защищал, но и не осуждал, поскольку в общественном мнении доминировала та общепринятая формула, что пить в общем-то не только не грех, но даже и не порок – так, страстишка. Но когда пьешь, голову, конечно, терять не должен. Поэтому публичное окропление забора, к примеру, читающая публика откровенно не одобряла, поскольку это не вписывалось в допустимые нормы поведения пьющего мужика.
А вот выступление в конгрессе и отстреленное ухо воспринимались простым народом с очень даже большим уважением. Говорили так: «Наш-то Бориска! Врезал литр да и объяснил этим американским придуркам про то, как надо нашу страну уважать! Кредиты ей давать и прочую гуманитарную помощь! Вот пускай слушают русского мужика, у которого что на уме, то и на пьяном языке, а доза при этом вообще никакого значения не имеет: раз на ногах стоит и „папа-мама“ выговаривает, значит, физическая форма вполне даже соответствует.
И про ухо тоже судачили незлобно: мужик, мол, он и есть мужик! Повздорил из-за бабы, да и получил свое. Это дело такое – с каждым может случиться!
…Горбачев на пленуме выступать не собирался. Он знал, что готовится спецпрограмма: о Беляеве скажут все необходимое, выведут из Политбюро, снимут с должности первого секретаря Краснодарского крайкома и с треском исключат из партии. Выступать должны были простые партийцы: рабочие, военные, учителя, один маститый режиссер, ну и парочка местных секретарей – как говорится, по поручению коллег.
В день пленума люди Скорочкина с трудом отыскали Беляева на квартире его однокашника и собутыльника, с которым тот всю ночь пил по-черному. Нашли в семь утра. Пленум – в десять. За время, оставшееся до начала пленума, ему успели поставить пару капельниц, беспощадно промыть желудок, сделать несколько клизм, напичкать какими-то таблетками – в общем, привели в чувство и поставили на ноги.
В полубессознательном состоянии его коротко подстригли – так чтобы ухо-гусеница отчетливо виднелось со всех ракурсов.
Уже перед самым пленумом – минут так за двадцать – измученному неприятными процедурами Борису Нодарьевичу Женя Скорочкин лично поднес стакан коньяку.
Он внимательно наблюдал, как трепетно, маленькими глотками поглощает Беляев янтарную жидкость. Его передернуло от увиденного и в какой-то момент чуть не стошнило, но он взял себя в руки и внушительно произнес:
– Значит, так, Борис Нодарьевич! Попроси слово сразу, как начнется пленум! Это будет примерно через сорок минут. Как раз коньяк подействует и ты придешь в наилучшую форму. Текст у тебя в правом кармане. Проверь-ка! Так, все на месте. После того как выступишь, садись на место и молчи. Понял? Опусти глаза, слушай и молчи. Дождешься выступления эстонца. После этого молча встаешь и выходишь из зала. И смотри – чтобы не развезло! Когда пойдешь по залу – иди твердо и сурово, одним словом – основательно иди. И уже в конце дверью к-а-а-а-к жахни! Чтобы штукатурка посыпалась! И сразу на митинг! Там тоже выступаешь. Текст в левом кармане. Проверь! И не перепутай, Борис! Это разные тексты!
– Не дурак, знаю, что разные!..
– Дальше – немедленно улетаешь из Москвы, поскольку тут как раз все и начнется. Учти, Борис! Твои слова на митинге «всех политических жуликов – на нары!» – это фактически сигнал к народному восстанию. Дальше мы запускаем свой сценарий, понял?
– Отстань, Женька! Что вы меня за идиота держите: понял – не понял! – передразнил Скорочкина Беляев. – Все я понял! Это вы давайте понимайте все правильно, стратеги хреновы. Это вы у меня служите, а не я у вас! Понял, Женечка?! Управляющим-то стать хочешь небось? Партийными деньгами порулить?! А?!
