Но в 1972 году Фишер уже вышел из детского возраста, и, говоря по справедливости, дальнейших переговоров о деньгах не должно было быть. Финансовое соглашение казалось утверждённым. Победитель получал 78 125 долларов, проигравший — 46 875, и оба участника получали по тридцать процентов от продажи прав на теле- и киносъёмку. Однако подход Фишера был традиционным: никаких соглашений, никаких подписей, никаких подтверждений. За несколько дней до запланированного старта матча он потребовал, чтобы ему заплатили ещё и тридцать процентов от продажи входных билетов, оценивая свой гонорар примерно в 250 тысяч долларов. Исландцы отказались: зал для игры вмещал 2500 зрителей, и организаторы зависели от дохода, покрывающего их издержки.
Хотя 27 июня Фишер был ещё в Нью-Йорке, уже на сутки опаздывая в Рейкьявик, его всё ещё ожидали на церемонии открытия матча. Но что, если он не приедет? У пресс-атташе Исландской шахматной федерации Фрейстейна Йоханнссона не было заявления для прессы на случай таких непредвиденных обстоятельств.
28 июня Фишер заказал в аэропорту Джона Кеннеди билет на другой рейс. Всё было готово, включая свежие апельсины, которые, по его настоянию, должны были выжиматься в его присутствии: он боялся, что готовый сок испортят советские шпионы. Финансовые требования претендента признаны не были, но адвокаты надеялись, что Фишер все же сядет в самолёт. Маршалл, перегруженный тогда работой, рассказывал прессе:
Энди [Дэвис] позвонил мне из лимузина по дороге в аэропорт. Он проезжал мост на Пятьдесят девятой улице, и я сказал: «Поздравляю». Он ответил: «Не поздравляй — ещё рано». Мы оба засмеялись и распрощались. Я был счастлив... Подумал: теперь не увижу Бобби два с половиной месяца. Отправился домой; жена меня поздравила. Впервые за несколько недель я поцеловал своих детей. Ночью отлично выспался, наутро отправился в офис, всё было прекрасно, и вот настало время ланча. Я взял газету и увидел – о нет, он всё ещё здесь! Пришлось немедленно выпить.
Дэвис сам бронировал места, но в одном из переходов аэропорта разыгралась сцена, достойная фильма братьев Маркс (с участием Греты Гарбо): Фишер остановился купить будильник, увидел толпы операторов, жаждущих заснять исторический отъезд, — и дал дёру.
Он укрылся у своего приятеля детства Энтони Сейди в нью-йоркском районе Квинс, в Дугластоне, на Чедар-лейн 2, в просторном доме в стиле Тюдоров. Врач из ливанской семьи, Сейди однажды выиграл открытый чемпионат США по шахматам. Фишер чувствовал себя здесь как дома, наслаждаясь блюдами ливанской кухни, приготовленными матерью Энтони.
Дэвис проклинал СМИ за то, что те не учли желание его клиента не показываться публике. Другие подозревали скрытые мотивы: вместо того чтобы лететь на чемпионат, он полетел от него прочь. Третьи предполагали, что причиной являлись не папарацци, а патовая ситуация с последними финансовыми условиями. В портфеле Дэвиса лежали требования увеличить проценты от телепоказов, а также выдать Фишеру в начале матча сумму, равную призу проигравшего, и тридцать процентов от продажи входных билетов. «New York Times» нашло это ещё более трудным для понимания: сумма получалась тривиальной в сравнении с тем состоянием, которое он мог сделать, став чемпионом мира.
30 июня 1972 года: Фишер в аэропорту Джона Кеннеди. Он не сядет в самолёт, а убежит прочь, к выходу.
Ещё одна гипотеза состояла в том, что Фишер сознательно вел войну нервов со своим противником. Претендента ещё не было, а пресса утверждала, что чемпион «уже на грани». Репортёр «Washington Post», побывавший у Фишера в Дугластоне, сообщил ему об этом. «Я не верю в психологию. Я верю в хорошие ходы», — ответил тот.
На беду исландцев, 27 июня прилетел Фред Крамер, что для организаторов явилось началом двухмесячной эпопеи юридических разбирательств. Он представил список необходимых условий, касающихся освещения и иных деталей, а затем выдвинул неожиданное требование: новый арбитр, не шахматист. Опытный и уважаемый немецкий гроссмейстер Лотар Шмид вдруг оказался неприемлемой кандидатурой. Это довольно любопытно, поскольку, будучи подростком, Фишер останавливался у Шмида в Бамберге. Выдав юного шахматного гения за своего племянника, Шмид привел его в казино в Бад-Хомбурге, пригороде Франкфурта-на-Майне, где увидел, что Фишер не склонен к риску. Спокойный, явно порядочный человек, Шмид был арбитром последнего претендентского матча Фишера против Петросяна. Высокое качество судейства и привело его в финал. Шахматы не были единственным интересом Шмида: его семейная фирма «Karl-May Verlag» издавала автора вестернов Карла Мея — второго по продажам немецкого автора после Гёте.
Фишер скрывался в доме Сейди, а тупик, в который попали исландские чиновники и адвокаты шахматиста, отодвинул президентские выборы США с первых полос газет. Пока адвокаты Фишера торговались о финансовых условиях, репортёры узнали, что отец доктора Сейди, Фред, был соавтором «Радуги Финиана», мюзикла о невероятной финансовой удаче. Сейди был озабочен тем, что его отец серьёзно болен и нуждается в госпитализации. Фишер сказал Сейди, чтобы он не беспокоился: болезнь Фреда ему не мешает.
В день официального открытия матча, в субботу 1 июля, «New York Times» описала всю историю на первой полосе: «Колебания Бобби Фишера относительно участия в чемпионате мира по шахматам подняли волну споров и дискуссий в Нью-Йорке и Москве, а также в исландском Рейкьявике». ТАСС мотивировал действия Фишера тем, что в нем проявился «отвратительный дух наживы». Эд Эдмондсон сказал: «Он будто разыгрывает какой-то спектакль, зачем — не знаю». Он ставил два к одному, что Фишер играть не будет. Когда матч был отложен, один журналист заметил: «Все ненавидели Бобби. Он уселся на электрический стул, и любой с радостью включил бы ток. Но никто не мог себе позволить дать этому сукину сыну сгореть. И что же они сделали? Дёрнули стоп-кран. Теперь, если все мы падем на колени, Бобби, может быть, соизволит появиться».
Исландцы обвинили Фишера в вымогательстве. По Рейкьявику ходили слухи, как в военное время. В одной из самых популярных баек говорилось о том, что Фишер скрывается в стране, прибыв сюда неделей ранее на самолёте американских ВВС или, по другой версии, добравшись до берега на резиновой моторке, спущенной с американской подводной лодки.
Напуганные перспективой срыва матча, организаторы столкнулись с проблемой, к которой не были готовы. Поскольку претендент отсутствует, как быть с церемонией открытия? Это могло казаться абсурдным, но никакого другого варианта, кроме как провести её, не существовало. Делать всё так, словно матч однажды начнётся, — наиболее разумный способ убедить всех в том, что он действительно состоится. По крайней мере, так представлялось в теории.
Итак, словно всё идёт по плану, в Национальном театре Рейкьявика гости собираются на церемонию открытия. Кресло рядом со Спасским пустует. На столь важном для страны событии присутствуют президент Исландии Кристьян Элдьярн и мэр Рейкьявика Гейр Халлгримссон вместе с членами городского совета. Там же находятся премьер-министр Олафур Йоханнессон и министр финансов Халлдор Сигурдссон, гарантировавший стоимость проекта в сумме пяти миллионов исландских крон. Приглашены главы советского и американского посольств. Президент ФИДЕ Макс Эйве прилетел из Голландии, а главный арбитр Лотар Шмид прибыл из Германии. Они понимают, что это событие может оказаться шарадой; показное дружелюбие скрывает тревогу и затаённое чувство обиды.
