Книга Бобби Фишер идет на войну, страница 41. Автор книги Джон Айдиноу

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Бобби Фишер идет на войну»

Cтраница 41

Существует множество версий о телефонных разговорах Павлова со Спасским, в которых министр убеждал его вернуться в СССР. Некоторые говорят, что он приказывал чемпиону мира, слыша в ответ только решительный отказ. Такое кажется неправдоподобным. Спасский был чемпионом мира и сам отвечал за свою защиту, да к тому же он верил, что может победить. Более того, в записях Ивонина, посвящённых заседаниям Спорткомитета, нет упоминания о подобных беседах. Ермаков вспоминает об одном телефонном звонке, но говорит, что это Спасский звонил Павлову, а не наоборот. Спасский разговаривал спокойным тоном и не очень долго. Павлов, продолжает он, пытался помочь чемпиону мира справиться с ситуацией, советуя ему подумать над заявлением о прекращении матча, но потом согласившись, что Спасский должен остаться. Седьмого июля Павлов сказал Ивонину, что его место — рядом со Спасским. Ивонин вылетел в Рейкьявик четыре дня спустя.

Проблема удалённых от эпицентра московских чиновников была в том, что события развивались чересчур быстро. С Фишером уже начались новые проблемы. Он закрылся от официальных лиц и послал своего секунданта Уильяма Ломбарда действовать от его лица на жеребьёвке, где определялось, кто будет играть белыми в первой партии. Это было слишком даже для Спасского. Сначала пустое кресло, теперь пропуск столь важной церемонии. Он прочитал короткое заявление на русском и покинул зал; внезапно будущее матча вновь оказалось под угрозой. В своем заявлении Спасский выражал протест против откладывания матча, обвинял Фишера в нарушении правил и оскорблении советского народа. Требовалось справедливое наказание, которым мог бы стать только зачет поражения в первой партии.

Реакция Спасского вызвала лавину круглосуточных встреч в гостиницах по всему Рейкьявику. Он требовал извинений и соответствующих санкций. Даже после трёхчасовой встречи представителей Фишера и Спасского дело оставалось неразрешённым.

Виктор Джакович, позже посол США, был единственным американским дипломатом в Исландии, говорившим по-русски. Его приглашали в качестве переводчика:

Никто в нашем посольстве не был знаком с правилами или с ФИДЕ. Если русские выйдут с заявлением и потребуют засчитать Фишеру поражение в матче, это будет провал, думали мы. Возможно, к тому всё и шло. СССР проявлял твёрдость и понятное недовольство сложившимися обстоятельствами. Мы пытались объяснить, чего же хотел Фишер, но что именно это было, оставалось загадкой. В конце концов, обсуждая эту ситуацию с коллегами, мы подумали: что ж, может, русские здесь действительно пострадали; может быть, им целесообразней уехать.

Точка зрения Пола Маршалла на ситуацию такова, что эмоциональное отношение советских к матчу давало ему преимущество:

Ситуация позволяла мне проводить довольно странную комбинацию тактик — забавных, весёлых тактик, поскольку они чертовски серьёзно относились к происходящему. Это походило на плохое кино с кучей брюзжащих русских. Торговаться оказалось несложно, если кто-то занимал позицию, которая им не нравилась. Можно было над ними посмеяться, а то, что всё публиковалось, очень помогало делу.

Однако организатором было не до смеха. Им приходилось разбираться с требованием советской стороны, чтобы в первой партии Фишеру засчитали поражение. Все понимали, что подобное Фишер даже обсуждать не будет. «Ситуация критическая, — объявил Эйве. — Я не знаю, состоится ли матч вообще».

Главный арбитр Лотар Шмид признаёт, что у русских было право требовать штраф за первую партию, но, когда они с Эйве встретились со Спасским, «я попытался обратить всё это в шутку и сказал: "Как насчёт преимущества в пешку вместо зачёта поражения?"» Это вызвало редкую на лице Спасского улыбку. Шмид напомнил, что русские тоже частенько прибывали на день позже из-за задержек в перелётах — однажды и на турнир в Рейкьявике, — но начало игры им разрешали отсрочить. Это, считал он, устанавливало прецедент.

Вторая серьёзная встреча между Тораринссоном, Эйве и секундантами Спасского состоялась поздним вечером в отеле «Сага». На этот раз Тораринссон сделал ход конем:

Д-р Эйве долго сражался с ними. Я старался соблюдать нейтралитет и в основном помалкивал. Когда время приблизилось к трём или четырём часам ночи, Шмид и Эйве уже очень устали. Внезапно д-р Эйве сдался. Он сказал: «Не вижу никаких других путей. Объявляю, что первая партия засчитывается как проигрыш». Все встали. Мне было ясно, что всё кончилось, никакого матча не будет. Я стукнул ладонью по столу и сказал: «Это невозможно, и во всем виноват я. Согласно правилам шахматных соревнований, нельзя засчитать штрафной проигрыш, если не были пущены часы. Мы являемся организаторами, и мы не пустили часы». Утопающий хватался за соломинку. Но русские снова сели за переговоры.

Момент вдохновенной казуистики сразу закрыл вопрос о штрафе, но, чтобы спасти матч, этого было недостаточно: требовалось выражение раскаяния. Пятого июля советская делегация обнародовала заявление, зачитанное Геллером на пресс-конференции. Переведённое наспех, оно содержало жалобу на «беспрецедентную в истории шахмат ситуацию», в которой чемпиона мира заставили ждать. Произошло нарушение правил ФИДЕ. Отсутствие претендента на открытии и его трёхдневное опоздание унизило чемпиона. Однако это нарушение оказалось «под защитой» Эйве. Далее следовало предложение, с которым мало кто мог спорить: «Всего происшедшего вполне достаточно, чтобы Б. Спасский прекратил переговоры и уехал домой. Единственное, что удерживает его от совершения этого шага, — это понимание значения матча для шахматного мира и для гостеприимной Исландии».

Подтекст этого заявления содержал дополнительное условие сохранения матча. Помимо извинений от Фишера советская сторона требовала у Эйве осуждения американца за бесцеремонное поведение и признания собственного нарушения правил ФИДЕ в части откладывания матча.


Бобби Фишер идет на войну

Доктор Макс Эйве, президент ФИДЕ. Принесение извинений.


Ранее команда Фишера не особо стремилась извиняться, предложив только одно немногословное заявление, написанное Маршаллом: «Мы просим прощения за то, что задержали чемпионат... Если гроссмейстер Спасский и советские люди испытывали по этому поводу волнение и беспокойство, мне очень жаль, поскольку я ни в малейшей степени не желал этому способствовать». На пресс-конференции Геллер назвал это заявление недействительным — оно было отпечатано на ротаторе и не подписано.

Аудитория притихла. Позже Лотар Шмид назвал случившееся «великим жестом великого человека, спасшего матч»: Эйве немедленно решил выполнить ту часть условий, которая относилась лично к нему. Переводчик советского посольства Валерий Шаманин набрасывал слова Эйве на своей копии заявления Геллера. Президент подтвердил нарушение правил ФИДЕ по «особым причинам», за что просил прощения, осудил поведение Фишера и согласился с тем, что Спасский может готовиться к матчу в течение следующих четырёх дней.

Пресс-конференция разразилась аплодисментами, хотя с недоумением встретила утверждение Эйве, что Фишер не собирался доставлять неприятностей. «Washington Post» прокомментировала, что все считали Фишера и его спутников злодеями. Статья в «Los Angeles Times», продиктованная прямо из Исландии, носила заголовок «Бобби Фишер — ужасный американец». Однако критике подвергалась и советская сторона. Британские газеты опубликовали нападки Эдмондсона. Советы так стремились засчитать себе победу из-за опоздания Фишера, что «продемонстрировали своё истинное лицо: алчные и жадные, коварные и неспортивные». Эдмондсон добавлял: «Я не имею в виду лично Спасского, поскольку все мы знаем, что им руководит — и руководит из рук вон плохо — русское министерство спорта».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация