Книга Бобби Фишер идет на войну, страница 43. Автор книги Джон Айдиноу

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Бобби Фишер идет на войну»

Cтраница 43

Мне нравился Фишер. Он быстро учился. Если я что-то объяснял ему относительно света, не нужно было повторять это снова. Разумеется, Фишер — сложный человек, но он не лгал. Ему просто требовалось определённое освещение, и было ясно, к чему он стремится. Он хотел незаметный свет — не слишком жаркий, без теней и бликов. Спасскому это было неинтересно. Я на всю жизнь запомнил, что рассказал мне Спасский. Он изучал азы шахмат на кухне своей матери, с одной лишь маленькой настольной лампой. После такого опыта Спасский уже никогда не задумывался об освещении. «Оставьте это Фишеру», — говорил он.

Было около трёх часов ночи, когда Фишер осмотрел шахматную доску. «Камень слишком пятнистый, — заявил он. — Нужно, чтобы он был чистым». Стол и доску по просьбе Тораринссона создал Гуннар Магнуссон. Он выточил стол из роскошного красного дерева с матовой отделкой и добавил две полочки для стаканов с водой. Сама шахматная доска была из белого и зелёного мрамора, а занимался ею один из лучших камнерезов страны Торстейнн Бьёрнссон. Его фабрика никогда прежде не делала подобных вещей — помимо прочего, он занимался надгробиями. Ранним утром исландские чиновники вытащили Бьёрнссона из постели и сказали, что у него есть тридцать шесть часов, чтобы сделать ещё одну доску. «Как это — ещё одну! — закричал он. — Мы уже сделали три! Что не так? Он совсем рехнулся?» Но в итоге Бьёрнссон со своими людьми все же вырезал из камня квадраты со стороной шесть сантиметров, скрепив их растёртой мраморной крошкой и прозрачным клеем.

Что касается кинокамер, то, когда Фишер покинул зал, исландцы и Крамер решили, что смогут найти компромисс за его спиной: немного сдвинут камеры и уберут один ряд кресел. Крамер проверил свои записи, есть ли у его подопечного ещё возражения. «Я всё тщательно просмотрел, — сказал он. — Насколько я понимаю, осталось только одно — воздух».


Через шесть минут после запланированного начала первой партии под аплодисменты зала появился Фишер. Чемпионат начался — и начался с партии, изумившей гроссмейстеров.

Спасский играл дебют и миттельшпиль с чрезвычайной осторожностью, так что первые два часа прошли спокойно. Ферзи выбыли на 11-м ходу, пара коней — на 16-м, пара слонов — на 18-м, пара ладей — на 19-м, оставшиеся ладьи — на 23-м, два оставшихся коня — на 28-м. С каждой стороны осталось по шесть пешек и слону. Достигнув такой безжизненной, сбалансированной позиции, большинство игроков немедленно согласились бы на ничью. Не было и намёка на возможность победы. Казалось, расшевелить эту позицию невозможно. У Фишера было достаточно времени на обдумывание ходов — по показаниям часов Спасский его опережал.

И вот тут, на 29-м ходу, Фишер совершил немыслимое. Взяв в правую руку чёрного слона, покачав его между большим, указательным и средним пальцами, он отбросил ладейную пешку противника и поставил слона на её место.


Бобби Фишер идет на войну

Невероятно!


Непостижимо! Сыграв слон h2, Фишер оказался в стандартной ловушке. На первый взгляд незащищённая белая пешка выглядит так, что её легко можно взять слоном. Однако потом становится ясно, что в этом случае соседняя белая пешка продвигается на одну клетку, оставляя чёрного слона в беспомощном положении. Белые легко его заберут. Даже средний клубный игрок инстинктивно это понимает.

Газеты сообщали о том, что в этот момент по залу пронёсся вздох изумления. Фишер был шахматной машиной, не совершающей ошибок. Это было частью его ауры, частью легенды «Бобби Фишер», ключом к успеху. Спасский, приучивший себя не поддаваться эмоциям, на мгновение вздрогнул. Комментаторы матча также были в шоке. «Когда Бобби сделал этот ход, — писал Гарри Голомбек, — я глазам не поверил. До сих пор он играл так умно, зрело, и поначалу я даже решил, что просмотрел какую-то деталь; но сколько я ни вглядывался в позицию, мне не удавалось найти выход». Ни Роберт Бирн, ни Иво Ней, анализировавшие партию в своей книге о матче, не поняли, зачем это было сделано: «Такой ход — абсолютная ошибка». Британский шахматист и писатель К. Александер делает схожий вывод: «Невероятно. Играя столь внимательно и осмотрительно, Фишер достиг явно ничейной позиции... а теперь делает промах начинающего». Эксперт американского 13-го телеканала выразил мнение, что этот ход, должно быть, один из самых абсурдных во всей истории, а «Los Angeles Times» сочла, что его можно объяснить «редкостным просчётом американского гения». В Москве корреспондент центральной советской газеты «Известия» Юрий Пономаренко назвал источником хода жадность. Бондаревский прокомментировал это как «яркий пример для разоблачения мифа об ЭВМ». Восходящая звезда советских шахмат, 21-летний Анатолий Карпов выдвинул психологическую теорию, включавшую обоих игроков. Спасский побаивался американца и должен был доказать себе, что «при желании он всегда сделает белыми ничью». Обозлённый Фишер попытался доказать обратное: «На ровном месте пожертвовал фигуру, допустил неточность — и проиграл».

Спустя годы в исчерпывающем 20-страничном анализе британский гроссмейстер Джонатан Спилмен пришёл к выводу, что даже после того как Фишер взял пешку «h», осторожная игра могла бы привести к ничьей. Фишер, вполне возможно, интуитивно понимал это. Но вряд ли объяснение было столь простым. При такой уступке видны лишь негативные стороны, не дающие никаких шансов на победу. В лучшем случае, при крайне внимательной игре, это приводило к тому же результату — ничьей, которой он мог достичь без всяких усилий, просто попросив об этом.

Партия была прервана после пяти часов игры, фигуры Фишера пребывали в безнадёжном хаосе. Только «New York Times» проявила некоторую щедрость: «Даже если Фишер проиграл первую партию, он достиг уважения игроков, бросив вызов Спасскому и отвергнув верную ничью ради атаки, пусть и безнадёжной». В 1992 году, когда Фишер и Спасский встретились вновь, журналист, всё ещё заинтригованный ходом двадцатилетней давности, спросил американца, не пытался ли он таким образом увеличить шансы на победу, осложнив ничейную позицию. «В принципе, это верно. Да», — ответил тот.

Однако тогда он дал другое объяснение, сказав Ломбарди, что среагировал слишком быстро, потому что его отвлекали кинокамеры. Вскоре после первого хода он гневно заявил Шмиду о шуме, исходившем от башен с камерами, и несколько раз в процессе долгой партии повторил свою жалобу. Никому не нравились башни, созданные Честером Фоксом; эти уродливые изобретения предназначались для того, чтобы скрывать под собой кинокамеры и операторов. Они были замотаны в чёрную мешковину, под которой человек чувствовал себя как в сауне. В процессе решения этой проблемы две башни из зала были убраны. Третья осталась в задней части сцены, направленная в игровое пространство.

Виктор Ивонин прибыл в первый день игры и отправился прямиком в зал, с удовольствием пытаясь предсказывать ходы (в записной книжке он указал, что на 35-м ходу, когда Спасский забрал слона Фишера, американец покинул сцену «с брюками, висящими под животом»). Несмотря на интеллектуальную встряску, ему представился и повод для тревоги. Он отметил в организации матча некоторые недочёты и отклонения. В первую очередь в глаза бросалось роскошное чёрное кресло Фишера. В советском посольстве сказали, что оно их тревожит, не объяснив причину. Ивонин решил, что дело было в манере Фишера постоянно вращаться и раскачиваться, отвлекая чемпиона мира от размышлений. Кресло же Спасского, по контрасту, представляло собой обычную офисную модель — крепкий прямой стул с подлокотниками. Обеспокоило Ивонина и то, что, когда Спасский записывал свой очередной ход, его действия были засняты телекамерой и показаны на большом экране, висевшем в задней части сцены (если партия откладывалась, игрок должен был записать свой следующий ход и запечатать его в конверт). Ивонин позже сказал Спасскому, что видел, как тот записал свой ход — пешка бьет пешку, — и предупредил на будущее, чтобы он скрывал от камеры свои записи.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация