Она отвернулась к окну, чтобы скрыть от него слезы. Затем внезапно повернулась:
— Могу я тебе задать один вопрос?
— Конечно, можешь, и даже не один. — Она густо покраснела и прикусила язык. Он ободрил: — Ну? Мы же договорились, больше между собой секретов не держим.
— Ты мог бы полюбить женщину с ребенком?
Танцков улыбнулся:
— У тебя есть ребенок?
— Пока нет, но, кажется, будет. Только я не про себя спросила…
— О других женщинах мне бы размышлять не хотелось. А если речь о тебе, то да. Имел бы я право жениться, а ты сумела бы меня полюбить, ни секунды бы не раздумывал.
— Полюбить, как Андрюшу, я уже никого не смогу. Но с тобой мне хорошо и спокойно. Даже не знаю, как это объяснить.
— Можешь не объяснять. Обзаводиться семьей мне все равно нельзя. У меня нет будущего — могут убить или посадить в тюрьму.
— Не смей меня пугать. Ты же знаешь, беременных пугать опасно.
— Я тебя не пугаю. Я же ехал в Москву не для того, чтобы встретить молодую красавицу. Я ехал убить насильника сестры. А если ты приговорил к смерти другого, должен учитывать, что и твоя жизнь — разменная карта.
Больше до окончания воздушного путешествия они не разговаривали. После посадки, как и просил полковник Назаренко, продолжали сидеть в креслах. Стюардесса заглянула в опустевший салон, но «рассеянных» пассажиров словно не заметила. Минут через пять к ним подошли двое, показали удостоверения сотрудников ФСБ и попросили следовать за ними. Возле трапа ждал серебристый микроавтобус. Один из сотрудников распахнул дверцу салона, жестом пригласил Леру с Василием внутрь и, когда они уселись, забрался следом. Второй устроился рядом с водителем и, обернувшись, обратился к Василию:
— Госпожу Мальгасову мы доставим домой, а с вами, господин Танцков, хочет побеседовать Тихон Германович.
Василий хотел спросить, кто такой Тихон Германович, но Лера опередила:
— Так зовут полковника Назаренко.
Они выехали на шоссе, и водитель помчал с жуткой скоростью. До Кольцевой долетели минут за пятнадцать. Еще через пять минут свернули на Ленинский проспект. Водитель зарулил в арку дома, где жила Лера, и подал свой микроавтобус вплотную к подъезду.
— Приехали, госпожа Мальгасова, — сообщил один из сопровождающих.
— Я тебя очень жду, — успела шепнуть Лера.
Сотрудник, что сидел рядом с водителем, выскочил из кабины, открыл Лере дверцу и вошел с ней в подъезд.
До Лубянки они ехали дольше, чем от Домодедова до площади Гагарина. Даже сидевший за рулем виртуоз ФСБ не знал способа пробить московские пробки. Чем меньше времени оставалось до встречи с Назаренко, тем напряженнее чувствовал себя Василий. Сотрудники без задержки провели его мимо поста охраны, проводили к лифту и сопровождали до кабинета. В приемной Василию пришлось подождать, пока о нем доложат. Но долго Назаренко его не задержал.
— Здравствуйте, Василий Иванович, — полковник улыбнулся и показал на кресло. Первое, что увидел Танцков усевшись, был его пистолет, лежавший на письменном столе.
— Узнаете? — Василий промолчал. — Так вот, молодой человек, наказывать преступников необходимо, но чинить самосуд вам никто не позволит. Хотя вмешаться нам пришлось не поэтому. В банке «Омега» выяснили, что вы брат погибшей девочки. Нетрудно догадаться о вашей участи, если бы не мои люди. Машина банка вас тоже встречала. А в ней четверо очень крепких ребят. Теперь вам ясно, что вы рисковали жизнью не только своей, но и вашей спутницы?
Танцков покрылся красными пятнами. Все, чем он жил последнее время, ради чего притворялся, беспокоил по сути посторонних людей, готовил себя постоянными тренировками в тире, все это теперь у него отнято.
— Как они пронюхали?
— Скажите спасибо следователю из Минска. Это он примчался вас спасать. Это он выяснил, что о вас люди Фигмана навели справки. Это он нашел меня, а через меня — вас. И по сути, это он спас вам жизнь. Теперь вот что я вам скажу, если нам удастся доказать связь кипрской фирмы с синдикатом Омега-Групп, Фигман понесет заслуженное наказание. Его связями с бандой Сумановых сейчас занимается генпрокуратура. Рано или поздно, он свое получит. Вас же, молодой человек, надо арестовать за незаконное хранение оружия. Но если вы сейчас напишете мне заявление, что сдали его по собственному желанию, я прикрою на это глаза. Пишите, или отправитесь в камеру.
Танцков вздохнул, взял бланк и аккуратным почерком написал заявление. Назаренко спрятал листок вместе с пистолетом в ящик письменного стола и посмотрел на часы:
— А сейчас вам пора. Мои люди вас отвезут. Вот вам билет на поезд и чтобы я вас в Москве больше не видел.
— Какой поезд? — удивился Танцков.
— Домой поедете, в Минск.
Его довезли до Белорусского вокзала и проводили до дверей вагона. Василий вошел в купе и увидел Борисевича.
— Привет, герой. — улыбнулся следователь и протянул Василию руку. Танцков чуть не плакал:
— Зачем вы это сделали?!
— Что сделал? Не позволил тебе оказаться на кладбище?
— Спасибо, но об этом мы не договаривались. Вы мне дали слово, если не сможете гада посадить, не мешать мне…
— Ты еще слишком наивен. Не тебе тягаться с этим зубром. Он через таких, как ты, переступал много раз не глядя.
Танцков ничего не ответил, а быстро выскочил из купе, пронесся по коридору в тамбур и, оттолкнув проводницу, на ходу выпрыгнул из вагона. Борисевич бросился за ним. Но поезд уже набирал скорость, и проводница успела запереть дверь.
* * *
Фигман не выносил костюмы. Летом предпочитал просторные рубахи, зимой — мешковатые свитера, которые не стесняли ему брюхо, а уж галстуки, бабочки вообще терпеть не мог. Но для поездки на площадь Гросвенор ему пришлось напялить светлый костюм и удавить толстую шею галстуком. Протокола требовал прием в американском посольстве. Банкет подходил к концу, и Яша удалился в посольский двор поболтать с торговым советником. Ему хотелось расслабиться после короткого разговора с российским послом.
Тот поблагодарил Фигмана от имени президента за помощь в продвижении акций российских компаний на Лондонскую биржу, а потом спросил о планах олигарха. Яша понял, что его желание прикупить медиа накануне предвыборных баталий не остались тайной для Кремля. Посол намекнул, что вариант украинской оранжевой революции в Москве не пройдет, и посоветовал больше заниматься бизнесом, оставив политику профессионалам.
Теперь с американским советником он мог расслабиться. Американский дипломат остановился под величественным вязом и не без патетики произнес:
— В этом самом месте, когда наш президент посещал Лондон, он произнес тост за дружбу с Объединенным Королевством. То лето отличалось жарой, и прием проходил на воздухе.
