«Ласки девы не нуждаются в рекламе.
Чем мы старше и мудрей, тем выше траты.
Бросив женщин, я бы мог скупить парламент.
Да путаны мне милей, чем депутаты...»
Обитатель комнаты умолк и выжидательно посмотрел на меня.
— Мне понравилось, — из предосторожности похвалил я. — Простите, я тут недавно работаю, немного заблудился... Где регистратура?
— Потом! — Седенький мальчик взмахом ладони отмел мой глупый вопрос. — Сперва скажите: очень похоже на Бродского?
— Очень, — проникновенно сказал я. — Так где регистра...
— Не-е-е-ет! — громким шепотом перебил меня этот несчастный, соскакивая с кровати. — Лучше! Лучше Бродского! Забирайте вашу Нобелевку обратно!
Выхватив из кармана пижамы увесистую пачку зеленых ассигнаций, он швырнул ее в меня. Я отпрянул обратно в коридор. Денежный ком вылетел из комнаты вслед за мною, чтобы там, в коридоре, рассыпаться на десятки бумажек. Дверь хлопнула, а зеленые банкноты остались лежать у моих ног.
Я поднял с паркета несколько штук.
Собственно, мог бы и не поднимать. Это были детские игрушечные доллары — с портретами Микки Мауса, Утенка Дональда и Крокодайла Гены вместо американских президентов...
Вторую дверь по коридору я уже приоткрывал с некоторой опаской. На мое счастье, крутолобый шибздик в расстегнутом френче поверх пижамной куртки не проявил ко мне враждебности. Он вообще не обратил на меня внимания. Сидя верхом на своей кровати, недомерок утыкался в толстую измусоленную тетрадь и бормотал:
— Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет... Кто к нам с кирпичом придет, от кирпича и погибнет... Кто к нам с пивом придет, от пива и погибнет... Господи, что за страна у нас такая? Что за непонятная такая страна?.. Кто с чем придет, от того и погибнет! Никого нормально в гости пригласить нельзя...
— Э-э... — начал я, удивленный загадочными извивами мысли крутолобого.
Шибздик во френче поднял крутой лоб от тетради.
— Ужин? Почему так поздно? — недовольно вымолвил он. И, листанув свою писанину, прочел: — Мы в очереди первыми стояли, а те, кто старше нас, уже едят.
— Еду скоро подвезут, — уверил я крутолобого. — Вот-вот. Военно-полевые кухни парят последнюю репку. — Я решил пренебречь объяснениями и сразу переходить к надежному методу пряника. — Тебе дадут две порции, если скажешь, где тут регистратура и архив.
— Две порции? — заколебался шибздик. Он опять пошелестел универсальной тетрадью, но никакого компромата на репку там не обнаружил. — Вершки не могут, корешки не хотят... — наконец, произнес он. Уже с явным сомнением в голосе.
— Три порции! — кинул я на весы еще одну пареную репу. Обещание я подкрепил тремя пальцами, выставленными веером.
Моя распальцовка убедила крутолобого психа. Сверившись со своей чудо-тетрадкой, он стал живо излагать мне маршрут. При этом он энергично загребал обеими руками, плескался в невидимой воде и именовал больничный коридор не иначе как «русским Нилом». Меня шибздик теперь принимал за какого-то Василия Васильевича, а в разговоре со мной был то дерзок до хамства, то подобострастен до неприличия.
Я все-таки доверился его маршруту — и зря!
Должно быть, незнакомый Вась-Вась однажды здорово насолил крутолобому. В порядке ответной мести шибздик удачно повторил опыт Ивана Сусанина, когда-то заманившего в костромские болота четырех польских танкистов и собаку. Следуя указаниям крутолобого саботажника, я вместо дверей регистратуры уперся в полутемный глухой тупик с криво намалеванным на стене знаком бесконечности. Пришлось выбираться обратно тем же путем.
Уже неподалеку от выхода из корпуса я наткнулся на двух санитаров, которые бесшумно толкали вперед широкую больничную каталку. Каталка в два ряда была уставлена разнообразной снедью в гибких резиновых тарелочках. Судя по всему, это ехал долгожданный ужин.
По-хорошему мне следовало молча пройти мимо, однако я сам сдуру нарвался на неприятности.
— Опаздываете, — мимоходом бросил я, обходя каталку.
— Да нет, мы вовремя... — тихо запротестовал один из санитаров.
— А чего ты так громко ходишь? — вполголоса удивился второй.
Тут только я обнаружил, что между подлинными санитарами
и мной, самозванцем, есть существенное различие: башмаки каждого из подлинников были упрятаны в безразмерные мягкие тапки — гораздо мягче тех, какие обувают в музеях. К шуму здесь относились со всей строгостью.
— Виноват, ребята, сменную обувь дома забыл, — ляпнул я, чувствуя себя нерадивым школьником.
И, словно школьник, сморозил опять невпопад.
Изумленные санитары в четыре глаза вылупились на меня, приостановив скатерть-самобранку на колесиках.
— Дома? — Первый постучал мизинцем по виску. — Ты сдвинулся, что ли, — домой их таскать?
Второй снова проявил наблюдательность.
— И почему на тебе вовкин халат? — строго спросил он, ткнув пальцем в направлении моего нагрудного кармана.
Запоздало я нащупал в указанном месте жесткий прямоугольник именной бирки. Ровно такие же висели у обоих перевозчиков еды: наблюдательного звали Коля Елочкин, его собрата — Валя Мезенцов.
— А правда, почему? — поддержал санитар Валя санитара Колю.
Вот вляпался так вляпался, досадливо подумал я. Где ж твоя холодная голова, чекист? С этими импровизациями вечно прокалываешься на каких-нибудь мелочах. Жди теперь приключений.
— Да ладно вам, — сказал я, пытаясь удержать легкомысленный тон. — Что за дела, братва? Подумаешь, халат. Вовка дал мне свой на денек, пока мой стирается... Ну я потопал.
В царстве тишины последнее слово прозвучало крайне неуместно. Даже вызывающе. Оба санитара молча переглянулись и, разом позабыв о каталке с больничной едой, стали окружать меня справа и слева.
Из двух перевозчиков ужина некоторую опасность представлял Мезенцов, высокий и массивный амбал. Другому — низенькому и хилому Елочкину — я мысленно присвоил нулевую категорию сложности. Стало быть, начинать знакомство следует со второго. Чтобы потом сосредоточиться на главном объекте.
— Вы чего, ребята, вы чего?.. — тонко заныл я.
Нытье не помешало мне внимательно разглядывать еду на каталке и подбирать ее по вкусу. Гуляш? Больно мелкая расфасовка. Творожники? Сыр? Печенье? Нет, нет, слабовато... Ага-а-а, вот что нужно для полного счастья — горячая манная каша со сливочным маслом! Объеденье. Некоторые любят погорячее...
Совершив ложный маневр, я рванулся к тарелкам и всего за полсекунды угостил двойной порцией чересчур наблюдательного санитара Елочкина. Кушай, глазастый!
Не знаю, сколько уж перепало ему в рот. Подозреваю, не так много. Основная каша задержалась на лице, покрывая его сладким белым слоем. Какой-нибудь голодный путник где-нибудь в синайской пустыне обрадовался бы и менее сладкой, и менее калорийной падающей манне. Но Елочкин оказался привередой. Вместо того чтобы сказать спасибо за нежданное угощение, он стал шипеть, бестолково плеваться и слепо махать кулаками в разные стороны. Я был просто вынужден утихомирить санитара пинком в коленную чашечку. Из сострадания.
