— Быть не может, — засомневался я.
— Я вам говорю! — Печерский неловко дотронулся до ушибленного колена и крякнул. — Мы случайно отсняли в Большом Афанасьевском, как они выходят из подъезда, — он и с ним еще важный кент из Украины, типа премьера. Выходят, обжимаются, шерочка с машерочкой...
— Но, может, это были какие-то переговоры? — все еще недоумевал я.
— Да уж конечно, переговоры! — съехидничал телеоператор. — В подъезде-то! Будто вы не знаете, чем взрослые люди занимаются в подъездах...
— И что было дальше?
— Ничего хорошего, — вздохнул Печерский. — Его охрана нас засекла, Болек нажал на директора «Останкино». Тот перетрусил, взял под козырек и отдал им нашу кассету. И этот педик, я так понимаю, приказал нас с Андрюхой сослать к пингвинам. До Кейптауна летим самолетом, оттуда уже на ледоколе...
Печерский с ожесточением махнул рукой. Браслет расстегнулся, и его часы улетели в проход между рядами. Где, хрустнув, моментально погибли под колесом тяжело нагруженной тележки стюардессы.
— Все одно к одному... — простонал бедняга оператор. Он даже не стал нагибаться за трупом своих часов. — Жизнь как зебра, и я вступил в черную полосу, Жора... Зеркало свое я разбил, новенький «Бетакам» у меня сломался, сюжет я запорол, из московской бригады меня убрали. Жена и та выгнала пинком под зад... Спасибо, хоть билет мне Андрюха взял не на тринадцатое место...
Я почувствовал неприятную истому в желудке. Чужое невезение — это не заразная болезнь. Но мне вдруг захотелось оказаться как можно дальше от Печерского. В каком-нибудь другом самолете. А еще лучше — в другом полушарии.
— Павел, — осторожно сказал я. — Не хочу вас пугать, но сейчас вы сидите на тринадцатом месте. По крайней мере, мое — четырнадцатое.
На физиономии свежеиспеченного собкора в Антарктиде возникла гримаса отчаяния. Бедняга извернулся и начал заглядывать за спинку своего кресла, пытаясь увидеть номер. С противным треском спинка надломилась.
— Точно, тринадцатое... — убито прошептал Печерский.
В тот же миг наш «боинг» резко дернуло. И еще раз. Еще. Еще. Я посмотрел в иллюминатор — но не увидел неба! Что-то белое и плотное, как резина, облепило самолет снаружи. Ровное гудение турбин сменилось истерическим воем. Тележка стюардессы с жутким дребезжаньем покатилась под горку. Освещение в салоне предсмертно замигало.
— Леди энд джентльменз... — сквозь вой турбин еле пробился радиоголос. — Ит уоз э флайн элефант... Кэптэн авиалайнера... просит сохранять...
Но мы уже падали, с каждой секундой забирая все круче вниз. Мои желудок и сердце слиплись в один стонущий комок.
«Во имя отца и сына... — Сжав голову руками, я лихорадочно пытался вспомнить какую-нибудь божественную бодягу. — Ныне отпущаеши раба твоего... Отче наш, кто-то еси на небеси...» Кто же у них там, к чертям, на небеси?
Вместо «Отче наш» мой безмозглый чердак исправно выдавал мне цитаты из крепко заученного партминимума. «Призрак бродит по Европе... Жить в обществе и быть свободным от общества... Шаг вперед, два шага назад... Пролетарская революция и ренегат Каутский...»
Какой же ты остолоп, товарищ Сыроежкин! — еще успел подумать я. — Ну на хрен ты инвестировал бабки в эту партию?! Ведь предлагали же твоему казино быть спонсором Московской Патриархии! Грехов бы не искупил, так хоть знал бы на память весь ассортимент молитв...
59. МАКС ЛАПТЕВ
Секундная стрелка на моих «командирских» часах перепрыгнула число «12», пробежала несколько делений и совпала с минутной. Тотчас из-за угла донесся приглушенный автомобильный сигнал. Гудок означал, что «лендровер» с британским флажком остановился у главного въезда на территорию клиники.
Еще три минуты — и я начинаю...
План совместных действий мы разработали по пути сюда. Узнав, что предстоит операция по освобождению из настоящей психушки настоящего узника совести, лорд Максвелл подтвердил свою живейшую готовность участвовать. В любом качестве. Если необходимо, лорд даже соглашался таранить главные ворота, жертвуя казенным автомобилем.
«Не надо этих жертв, — остановил его я. — Вам достаточно приблизиться к воротам и подольше сигналить, отвлекая на себя охрану и дежурную бригаду санитаров. Пусть они заинтересуются. Пусть отовсюду к вам сбегутся... Только, пожалуйста, сэр Максвелл, не старайтесь проникнуть внутрь: этим займемся мы с Иваном. Ваша роль на сегодня — изображать чокнутого иностранца, который добивается у входа чего-то непонятного. К примеру, гарантий всеобщего избирательного права для коматозников или, допустим, свободы передвижения для больных параличом конечностей. Одним словом, вам нужно постараться удержать их внимание четверть часа...» Лорд надменно вскинул седую голову: «Четверть часа, сэр Лаптев? В два раза дольше! Я зачту им выдержки из Заключительного акта Хельсинкского совещания. Там только по одним гражданским правам беременных женщин сорок семь резолюций...»
Я опять глянул на свой «командирский» циферблат. Еще минута. Сейчас сэр Максвелл уже начал оглашать отвлекающий меморандум.
Честный британец не догадывался о подлинной причине штурма. Мою сказочку про бедную жертву карательной психиатрии он проглотил поразительно легко. Увы. Как это частенько бывает, наивностью идеалиста грубо и цинично воспользовались секретные службы в лице капитана Лаптева. Эксплуатировать лорда втемную было с моей стороны форменным свинством, но вываливать на него наши дворцовые тайны я поостерегся. В конце концов, архивный юноша Ваня Воробьев тоже пока не знал, на какого именно супостата мы начали охотиться. Так гораздо удобнее. Витамин неведенья чрезвычайно полезен для здоровья дилетантов. А прибегать теперь к услугам профи, вроде Филикова, мне почему-то совершенно не хотелось...
Все. Пора. Прижимаясь к стене, я сделал Ване знак рукой.
Юноша Воробьев в белом медицинском халате возник перед дверью служебного входа и застучал кулаком по железу. Телекамера со скрипом развернула к нему объектив.
— Ванька, ты? — донесся удивленный голос из динамика переговорного устройства. — Ты ж еще зимой к инвалидам свалил...
— Открывай, открывай, я вернулся! — поторопил Воробьев. — Эрик снова взял меня в штат, на свободную вакансию.
— Чего-то я не видел приказа, — забурчал динамик.
— Был вчера приказ, — очень натурально соврал архивный юноша.
— Если вчера, то, может, и правда был, — в раздумье произнес динамик. — Меня одна сволочь на полдня вырубила... Эх, жалко, наши ребята все к воротам умотали, даже спросить не у кого... Ну ладно, открываю.
Железная створка стала отодвигаться. Я быстро освободил от маскировочных тряпок Валерии презент и, взяв его наизготовку, первым шагнул в дверь. Воробьев следом за мной.
— На пол! — злодейским шепотом скомандовал я. — Живо!
Увесистая крупнокалиберная штанга оттягивала мне все руки.
