Тряпичный медвежонок, метко запущенный детьми со шкафа, чуть не попал мне по уху.
— Вы только гляньте, люди добрые! — Ежкова с гадливой гримасой указала бабкам на меня. — Они еще к нам домой приходят, ни совести, ни стыда! Сами живут в хоромах, жрут колбасу американскую, консервы в масле, ананасы в банках. А инвалидам отдают одну заваль, дрянь никому не нужную отдают... Нате, мол, примите и будьте довольны!.. И мы еще спасибо им должны говорить, ножки им целовать! Вот вам спасибо! — Мой пиджак украсился еще одним плевком.
Я подобрал с пола какой-то лоскут и кротко вытер им заплеванную одежду. Надо было говорить о себе правду, с раскаянием подумал я. Кто тебе сказал, Макс, что благодетелей из всяких фондов народ любит больше, чем чекистов? Совсем наоборот. От нашей конторы народ хоть и не получает никогда консервов с колбасою, зато и не ждет их, и не надеется. А спонсор, сколько ни давай от щедрот, все равно обманет чьи-то ожидания...
— Да подавитесь вы своими подачками! — Моя кротость лишь раззадорила мадам Ежкову. — Берите взад! Проживем мы без вашей дряни, больно надо... Правда, Женечка?
Морпех Ежков согласно выматерился с полу. Получив поддержку главы семейства, супруга кавалера Боевого Триколора резко рванула дверцу шкафа, выхватила оттуда какой-то надорванный бумажный пакет и с криком «Получите обратно ваше говно!» кинула в меня.
Я человек не гордый, живу по принципу: дают — бери. Скромный опыт игры в баскетбол помог мне более-менее грамотно принять пас мадам Ежковой, а приняв, — бегло рассмотреть находку. Надо же! Самозванство мое вдруг оказалось кстати. Теперь я мог честно покинуть театр военных действий, унося с поля боя единственный, но крайне важный трофей.
Обычно вещдоки приходится добывать. Этот сам прыгнул ко мне в руки. Бумажный пакет украшала круглая розовая наклейка с четкой надписью «Coolidge Foundation». Даже с моим скромным знанием английского нетрудно было вычислить, что это фирменная отметина Фонда Кулиджа.
Увернувшись от нового яростного плевка супруги морпеха, я быстро отступил из разгромленной квартиры, прошел сквозь строй недовольно галдящих бабок и очутился в лифте. Спуск вниз занял всего секунд пятнадцать. За это короткое время число подозреваемых уменьшилось еще на одного: в пакете отсутствовали бейсболка (должно быть, утащили дети) и банка пива (почти наверняка вылакал отец семейства), но американский флажок, дешевая шариковая ручка, смятая майка с эмблемой и, главное, тетрадка были на месте.
Все до одного листа в тетрадке оказались целы. Бывший морской пехотинец Евгений Ежков был скандалистом и пьяным хулиганом, но вот письма в Кремль он точно не писал...
Я добрался до метро и проехал одну остановку. В районе станции Коломенской жили сразу двое из моего списка — Заварзин и Исаев. Номер пятый и номер шестой.
Пойдем по алфавиту.
Квартира Глеба Заварзина, бывшего водителя спецназовской бронемашины, находилась в доме на улице Академика Миллионщикова. Не знаю уж, в какое время жил и в каких науках отличился академик с такой денежной фамилией, но только вся улица заполнена была тяжелыми малоэтажными строениями сталинских времен — с крохотными окнами-амбразурами и фигурными балкончиками, на которых чувствовали себя в безопасности лишь средних размеров кошки. Когда-то мне тоже довелось прожить года полтора в доме, похожем на этот; все полтора года я воевал с дверным замком, старой искрящей электропроводкой и худыми, как сито, трубами парового отопления.
Я нашел заварзинский особняк, поднялся по лестнице и, изучив блеклые таблички возле входной двери, три раза мягко коснулся кнопки звонка.
Тишина. Я повторил свой маневр, трижды надавив на кнопку изо всех сил. Звонок опять гордо промолчал: вероятно, он терпеть не мог, когда чекисты оказывают на него любое давление, даже мягкое. Нет — и все, гражданин начальник, сплошная несознанка. Ни звука, пустой номер.
Между тем коммуналка как раз не пустовала. Из-за дверей несло запахом щей и мокрого белья, тихо играло радио, раздавался скрип полов; кто-то неуверенной походкой проследовал по коридору, задевая за стены и бормоча. Я уже примерился стукнуть в дверь ногой, но тут мне на помощь пришел случай.
— Джерри, фу! — послышалось сзади. — Рядом!
Очень маленькая женщина с очень большим черным догом на цепи, появившись с улицы, открыла замок простым гривенником. И потом уже снизу вверх взглянула на меня.
— Вы водопроводчик? — с некоторым сомнением спросила она.
В шкуре милиционера я сегодня уже побывал, в качестве покровителя инвалидов тоже натерпелся плевков. Отныне говорю чистую правду и ничего, кроме правды. А то еще запрягут чинить здешние краны.
— Нет, — покачал головою я. — Мне надо к господину Заварзину.
Дог оскалился и заворчал. Наверное, ему не понравился мой голос. Или — совсем не понравилась фамилия, которую я назвал.
— Фу, Джерри! Домой! — приказала очень маленькая женщина своему псу. А мне недовольно объяснила: — Первая дверь сразу налево... Ноги вытирайте. Ходят тут...
Под конвоем хозяйки собака послушно затрусила домой. Я попридержал дверь, честно зашаркал ногами о половичок и отправился следом по темному коридору. Дамочка с собачищей вскоре исчезли за поворотом коммунального лабиринта, я же притормозил у серой двери с цифрой «9».
Тук-тук! — я постучал костяшками в серую фанеру. Звуки радио доносились как раз оттуда. По-моему, передавали мелодии советских композиторов.
— Проваливайте, — ответил мне глуховатый голос. — Я же сказал: не выключу. Однозначно. — У радиомузыки, наоборот, сильно прибавилось громкости.
— Господин Заварзин! Глеб Иванович! — громко произнес я, наклоняясь поближе к замочной скважине. — Моя фамилия Лаптев. Я офицер Федеральной службы безопасности...
Мелодии советских композиторов тотчас же смолкли. Я бесшумно отодвинулся вбок, к косяку, — на тот случай, если Заварзину вдруг захочется пульнуть в меня через фанеру.
Несколько мгновений в квартире с цифрой «9» царила тишина.
— Все-таки явились, — сказал, наконец, Заварзин. В его голосе я уловил непонятную насмешку. — Ну, заходите, раз вы уже здесь. Открыто. Сдаюсь властям, можно сказать, добровольно.
Я понял, что перестрелки не предвидится, потянул за ручку и сразу провалился в непроглядные сумерки. В комнате стояла плотная ночная темень: словно бы я внезапно попал в планетарий, где еще не зажгли россыпь искусственных созвездий. Тусклый лучик из коридора лишь на секунду выхватил из комнатной мглы черный сгусток в углу.
— Две-е-ерь! Дверь за собой прикройте! — с ходу потребовал голос Заварзина, а когда я, скрипнув створкой, вернул полную тьму, голос объяснил мне: — Терпеть не могу яркого света...
Я растопырил руки, пытаясь обнаружить на ощупь какую-нибудь мебель. Сидеть в темноте все же лучше, чем стоять в темноте.
— Табуретка справа, — пришел мне на помощь незримый Глеб Иванович. — На уровне вашего колена... офицер Лаптев.
