— Ты ублюдок! Ублюдок! Ублю-у-док! — на мотив «Океана цветов» провыла Сашка.
Ее попсовый репертуар был уже исчерпан, дальше пошла импровизация. Я насладился звуками Сашкиного воя, а затем пружинистой походкой отправился на улицу, к машине.
Меня ждали. На заднем сиденье нашей голубой «девятки» уже ворковала парочка охранных гомиков из вечерней смены: кто-то из них двоих по недосмотру разводящего оказался пассивным. Унылый Дуся Кораблев сидел, как всегда, на шоферском месте. При виде меня он суетливо распахнул переднюю дверцу. Хотя Кораблев успел переодеться в сухое и вымыть голову, стойкий аромат свежих щей никак не желал выветриваться из салона. В ресторане «Три поросенка» первые блюда тоже готовили на совесть, с гарантией. По запаху наш автомобиль можно было принять за передвижную военно-полевую кухню.
— Весь провонял, — страдальческим тоном сказал мне Дуся, заводя мотор.
— Наплюй и дыши ртом, — посоветовал я. Лично меня запах кухни особо не угнетал. — Послезавтра пересядем с этого советского барахла на настоящую элитную тачку. Ты ведь слышал: таможня раскололась и дала «добро». В воскресенье с утра мой новенький «линкольн» подгонят прямо к подъезду. Будешь умницей, дам порулить.
Обнадеженный Дуся взял с места в карьер и быстро домчал меня до телецентра. Перед главными его воротами на улице Академика Королева плотно выстроилось с полдюжины милицейских «фордов» с мигалками и человек тридцать пеших ментов с автоматами. За решетчатой оградой видны были приземистые силуэты двух бронетранспортеров. Однажды это богоугодное заведение уже пытались взять штурмом. С тех пор всякой охраны здесь держали не меньше, чем в Форт-Ноксе. А сегодня вечером, ожидая кремлевского дедушку, начальство почти наверняка еще утроило караул. Знали бы «останкинские» менты, что именно я, безоружный Фердинанд Изюмов, — первейшая угроза для старика. Забью его своим красноречием, уверенно подумал я, и никакие бэтээры вам не помогут. Только направьте на меня камеру, только дайте микрофон. Дальше уж я один справлюсь.
В бюро пропусков меня встретило несколько охранных рож, которые по очереди вытаращились на мое золоченое удостоверение кандидата в президенты России и долго сверяли фотку с физией. Как назло, изображения совпали.
— Проходите, — угрюмо сказал молоденький мент, вручая мне пропуск. — Главный корпус, восьмая студия, второй этаж. Идите прямо по аллее, потом...
— Спасибо, о юный Цербер. — Я сложил губы бантиком и помахал менту ручкой. — Не буду вас отвлекать. Несите дальше свою нелегкую службу.
Мне и так было известно, куда идти. Уж главный-то корпус я мог найти без поводыря. Даром, что ли, я четырежды участвовал в «Корриде» Илюшки Милова и вдоволь нашвырялся тут овощами, фруктами и яйцами? Я был настоящим чемпионом по быстроте и красоте швыряния. Чертовски обидно, что классное шоу прикрыли до того, как я научился попадать в цель. Форменная невезуха.
Дойдя до главного корпуса, я показал пропуск двум очередным ментам, но не стал подниматься по лестнице наверх. Вначале я совершил прогулку по коридору первого этажа, до рабочего кабинета Илюшки. После закрытия «Корриды» ему стали поручать всякие разговорные шоу с крупными шишками. Вчера он вдоволь натрепался мне по телефону, что сегодня опять будет ведущим и, по старой дружбе, мне подыграет.
Дверь кабинета с табличкой «И. К. Милов» была открыта. Но внутри я застал только дряхлую ворону в линялом синем халате. Мокрой шваброй она неторопливо размазывала грязь по полу. В свободной руке эта птичка божия держала какую-то брошюру, с черным пистолетом на обложке.
— Илья Кимыч? — Ворона вполглаза оторвалась от своего криминального чтива. — Нет их давно, домой они укатили. Им нонче дали выходной. Дей оф, по-вашему.
Вот хреновость! Вероломный сучонок дезертировал с поля брани. Поматросил и бросил. Сперва зажал, потом сбежал. Интересно, что за крендель оставлен тут вместо него? Бабуся, птичка моя, не томи: кто сегодня командир?
— Теперича Позднышев будет в эфире, наш Вадим Вадимыч, — важно ответила ворона. После чего вернулась к мокрой швабре и детективной дребедени.
Плохо дело, думал я, бегом поднимаясь по ближайшей лестнице на второй этаж. Очень погано. Позднышев — говнюк матерый, опытный, он еще при Брежневе вещал на Африку. У него особо не разгуляешься, мигом загасит. Ну зачем я обозвал его на днях старой вонючей галошей? Подумаешь, сделал мне замечание в цэдээловском буфете! Я ведь тоже был хорош, разбавляя воду водкой. Чего-то мне показалось, будто их аквариум ужасно обмелел. Рыбок вздумал спасать, идиот. Ну и доспасался. Э-эх, знать бы, где падать придется, — соломки бы маковой подстелил...
У входа в восьмую студию у меня опять потребовали пропуск и долго не пропускали вглубь. Моя мордашка с голубыми разводами вселяла в ментов безотчетную тревогу. Как будто они раньше не видели побитых кандидатов в президенты! Дубье. Я уже истомился, боясь, что ведущий запросто начнет программу без меня. Однако стоило мне прорваться сквозь кордоны, как выяснилось: я пришел раньше всех. Несколько сильных прожекторов заливали кипящим светом низенький помост, на котором плавились четыре пустых кожаных кресла — белое, красное, зеленое, голубое — и плюс одна проволочная табуретка. Табуретку занимал сосредоточенный Позднышев. Склонив голову набок, он рассматривал циферблат своего ручного хронометра.
— Вадим Вади-и-имыч! — воскликнул я и взошел на помост. Я надеялся обнять старую галошу в знак примиренья. Цэдээловские рыбки сдохли, чего же нам делить?
Наверное, при виде меня Позднышев вспомнил Экклезиаста и вообразил, будто сейчас самое время уклоняться от объятий. В одно касание он приколол на мой лацкан микрофончик, а затем ловко выскользнул у меня из рук.
— Пожалуйста, сядьте вон туда, господин Изюмов, — попросил он, указывая на голубое кресло. Голос его был вежлив, но без малейших признаков сердечности. Злопамятный гад явно не забыл про аквариум.
Я послушно сел. Один из ярких софитов немедленно повернул свой зев точно в мою сторону и принялся обливать меня жаром. Я и это вынес без ругани. Когда надо, я могу целых три часа кряду выглядеть умненьким-благоразумненьким, прямо выпускником Института благородных девиц. Но на четвертом часу лучше уводить от меня подальше женщин и детей.
— Любезный Вадим Вадимыч, — кротким тоном обратился я к ведущему, который вновь предпочел мне свой хронометр, — я уже могу узнать план мероприятия или это еще государственная тайна?
— План обычный, — сдержанно ответил Позднышев. — Никаких новаций. Вначале я задаю всем по четыре вопроса, а затем... Погодите-ка минутку! — В животе у него внезапно запищало, словно он поужинал детскими шариками «уйди-уйди».
Вадим Вадимыч извлек из внутреннего кармана пикающий сотовый телефон. Поднес к уху, немного послушал, потом сказал в трубку:
— Ясно... Понимаю, Аркадий Николаевич... Ну, и Бог с ним, таким сурьезным... Да, вы правы, ха-ха, колхоз — дело добровольное... Угу, сейчас скорректируем...
Привстав с табуретки, ведущий подал кому-то знак рукой. Из-за софитов вынырнули двое парней в комбинезонах и начали деловито стаскивать с помоста красное кресло.
