Теперь его уже не спрашивали, сколько ему лет. Здесь были рады добровольцам. Клауса учили стрелять из фаустпатрона по танкам. С оружием в руках он чувствовал себя счастливым. Теперь он знал, что ему следует делать. Все в жизни стало просто и ясно.
Настоящие советские танки он увидел неподалеку от разрушенного здания рейхсканцелярии. Стоя за углом дома, он старательно прицелился и выстрелил из фаустпатрона.
Но так и не узнал, попал в танк или нет.
Разорвавшийся рядом снаряд, выпущенный из танковой пушки, отбросил его в сторону. Он здорово стукнулся головой о стену и потерял сознание. Когда пришел в себя, рядом стоял русский солдат с автоматом в руках и равнодушно смотрел на него.
Клаус пошевелился, и русский передернул затвор.
— Вставай, сука, или пристрелю, — сказал солдат.
Клаус ещё не знал русского языка, но хорошо понял выражение лица автоматчика. На сборном пункте пленных на скорую руку допрашивал молоденький переводчик. Он что-то диктовал ленивому писарю — война кончалась, пленных было слишком много, и ничего особо интересного сказать они не могли.
Возможно, Клауса по причине его возраста отпустили бы сразу после капитуляции вермахта. Но юный упрямец желал быть героем до конца. На вопросы переводчика он отвечать отказался и, вытянув руку вперед, закричал: «Хайль Гитлер!»
Такого хамства юный переводчик, ещё не сносивший первой пары сапог, не вынес. Клаус получил оплеуху и потерял два передних зуба и свободу. Через несколько месяцев его отправили в Сибирь, как «активного члена фашистской молодежной организации».
Когда эшелон остановился, Клаус сам идти не мог. У него было крупозное воспаление легких. Альфред Фохт, врач-танкист, помог Клаусу — с трудом дотащил его до барака. Лекарств в распоряжении Фохта не было, но он как мог лечил юношу, и Клаус выкарабкался.
А ещё через два месяца Клаус подхватил сыпной тиф. Со вшами в лагере боролись, но безуспешно. Два дня у него была высокая температура, бросало то в жар, то в холод, есть не хотелось. У входа в столовую Клаус потерял сознание и упал. Увидев на теле характерную сыпь, врач спецлагеря МВД СССР забеспокоился.
Тифа в лагере боялись как огня. Каждый день спецконтингент осматривали на предмет заразившихся. Всех больных спешно изолировали, но начальник санитарной службы спецлагеря, глянув на Клауса, ошибочно решил, что истощенный парень не жилец.
Но Клаусу повезло. Молоденькая военврач прониклась непозволительной симпатией к юному немцу. Она только начинала свою службу, в лагерь попала впервые, и человеческие чувства её ещё не покинули. Она нашла лекарства для Клауса и выходила его.
Она добилась от начальника лагеря, который ни в чем не отказывал молодым женщинам, покупки пяти коров для больных. Каждый день Клаусу наливали полстакана молока, и он потихоньку выздоравливал.
Лагерь был обнесен колючей проволокой в два ряда. Запретная зона вокруг лагеря тоже была обнесена проволокой. Лагерная электростанция работала с перебоями. Воду подвозили в бочках. В бараках нары сколотили в три ряда. Кормили всякой дрянью. Однажды пленные обнаружили в суповом котле сварившуюся мышь. Но суп выливать не стали. Отказались от своей порции только самые впечатлительные.
Первые месяцы Клаус думал о побеге. Контрольная полоса находилась в запущенном состоянии, заросла травой. Обыски в бараках не устраивались, только небрежно проверяли бригады, возвращавшиеся с работы. К тому же пленные работали на подсобном хозяйстве, охраняемые всего тремя вахтерами.
— Бежать можно, — говорил ему Фохт. — Но куда убежишь из Сибири, да и зачем?
Выздоравливая, Клаус стал много читать. Фохт приносил ему из культурно-воспитательной части газеты и книги. Литературу в лагерь привозили в большом количестве — пропагандистские издания для военнопленных. Вскоре в лагере появились пропагандисты из компартии Германии, они создали школу антифашистского актива.
Многие вступали в неё ради более высокой нормы питания. Клаус ходил на занятия для того, чтобы понять, что ему делать, раз уж война закончилась.
Он стал коммунистом не только потому, что его спасла врач из Красной армии. Оставшись один на земле, он искал убежище, приют и нашел его в коммунистической партии, в этой всемирной общности единомышленников, в универсальной идеологии, обещавшей решить все мировые проблемы.
Когда лагерь закрыли, Штайнбаха привезли в Восточную Германию. Преподаватели из школы антифашистского актива дали юноше рекомендации для вступления в партию. Фохт помог ему поступить в медицинский институт. Клаус не успел доучиться — его зачислили в Министерство государственной безопасности. Он был счастлив. Ему казалось, что уже виден край земли обетованной. Но годы службы в Министерстве госбезопасности стали временем избавления от иллюзий.
Подполковник Маслов вышел в соседнюю комнату и по телефону специальной связи, установленному здесь накануне, позвонил в представительство КГБ в ГДР в Карлсхорсте.
Операцией по вербовке Кайзера руководил полковник Федоровский, который прилетел в Берлин специально ради этой операции. Он был вне себя.
— Зачем вы его напоили? Что теперь с ним делать?
— Надо немедленно отправлять его назад в Западный Берлин, пока его не начали искать, — хладнокровно ответил Маслов. — Шуман здесь и ждет.
— Кайзер дал согласие работать с нами?
— Нет. Но он сказал, что желает остаться в ГДР…
— Пьяный разговор к делу не пришьешь.
— У нас есть магнитофонная запись всех его разговоров. Мы теперь можем держать его в руках, — с энтузиазмом сказал Маслов. — Никуда он не денется. Он будет на нас работать. Если мы предадим гласности его слова…
— …то канцлер его сразу уволит, — закончил фразу полковник Федоровский. — Зачем нам это надо? Его дни в контрразведке так и так уже сочтены. Что мы выиграем? И ещё разгорится страшный скандал из-за того, что мы тайно привозим людей из Западного Берлина.
— Устроить такой скандал в Федеративной Республике — тоже неплохо, Игорь Мокеевич.
— Не говорите о том, чего не понимаете, — рявкнул Федоровский. — Он действительно сказал, что готов остаться в ГДР?
— Да, он несколько раз это повторил, — подтвердил Маслов.
— Ладно, ждите, — приказал Федоровский, — буду докладывать руководству.
Он поднялся в кабинет главы представительства КГБ, снял трубку ВЧ — аппарата междугородной правительственной связи, попросил соединить его с Москвой и назвал номер генерала Калганова.
— Завтра утром я сам проведу с ним беседу, — сказал Федоровский. — Кайзер, конечно, потребует, чтобы его немедленно отправили назад. Но я ему объясню, что он никогда не сможет объяснить западникам, что он у нас здесь делал. У него есть один выход — остаться в Берлине и сделать вид, что он сознательно перешел в Германскую Демократическую Республику.
Через полчаса Федоровского вновь соединили с генералом Калгановым. Москва согласилась с предложением оставить Вилли Кайзера в ГДР и использовать его в чисто политических целях.
