На маленковской бумаге осталась помета, сделанная одним из секретарей вождя: «Товарищ Сталин согласен».
Статья была опубликована в «Правде». Ее внимательно читали не только советские люди, но и иностранные дипломаты, понимая, что Эренбург выступил не случайно.
Итак, что же его устами хотел сказать Сталин?
Вопрос первый: как относиться к Израилю?
«На этот вопрос, — писал Эренбург, — можно ответить коротко: советское правительство первым признало новое государство, энергично протестовало против агрессоров, и, когда армия Израиля отстаивала свою землю от арабских легионов, которыми командовали английские офицеры, все симпатии советских людей были на стороне обиженных, а не на стороне обидчиков».
Вопрос второй: решает ли появление Израиля еврейский вопрос?
«На второй вопрос я должен ответить отрицательно…
Я восхищался мужеством бойцов Израиля, когда они отражали атаки английских наемников, но я знал, что разрешение «еврейского вопроса» зависит не от военных успехов в Палестине, а от победы социализма над капитализмом…
Гражданин социалистического общества смотрит на людей любой буржуазной страны, в том числе и на людей государства Израиль, как на путников, еще не выбравшихся из темного леса… Судьба еврейских тружеников всех стран связана не с судьбой государства Израиль, а с судьбой прогресса, с судьбой социализма…
Советские евреи смотрят не на Ближний Восток, они смотрят в будущее. И я думаю, что трудящиеся государства Израиль, далекие от мистики сионистов, взыскующие справедливости, смотрят теперь на север — на Советский Союз, который идет впереди человечества к лучшему будущему».
Израильские дипломаты поняли статью правильно.
Двадцать четвертого сентября Голда Меир отправила телеграмму министру иностранных дел Шертоку:
«Статья Эренбурга за Израиль и против сионизма: он отвергает идею репатриации из СССР…»
На приеме в чехословацком посольстве, разговаривая с советником израильского посольства Мордехаем Намиром, Эренбург пытался объяснить ему то, что начисто не понимали израильские дипломаты: Израилю не следует склонять советских евреев к эмиграции, потому что это вызовет резкое противодействие со стороны властей и всем будет плохо.
Израильские дипломаты не понимали Эренбурга, потому что к ним самим, и к государству, которое они представляли в Москве, власть относилась исключительно доброжелательно. Не позволялось только — устанавливать особые отношения с советскими евреями.
Молотов распорядился ограничить общение сотрудников израильского посольства с московской хоральной синагогой и ее посетителями — после того, как в МИД пришло письмо из Совета по делам религиозных культов при Совете министров. В этом ведомстве работали чекисты, они выражали недовольство Лубянки контактами израильтян с советскими гражданами.
Шестого октября военный атташе полковник Ратнер отправил телеграмму премьер-министру и министру обороны Бен-Гуриону:
«Сегодня я полтора часа беседовал с генералом армии Антоновым, заменяющим в настоящее время Василевского.
Такого рода беседы — совершенно необычное дело для уровня военных атташе, меня просили ничего о ней не сообщать своим коллегам из других стран. Поэтому необходима полная секретность.
Речь шла о ходе боев, об армиях арабской коалиции, особенно Ирака, о нацменьшинствах на Ближнем Востоке, о характере наших сил, их командовании и вооружении, о возможностях возобновления боевых действий, о значении Негева и Иерусалима. Встал вопрос об их помощи нам.
Обсуждены следующие вопросы: а) подготовка командного состава (краткосрочные и долгосрочные курсы), б) поставки оружия из немецких трофеев, в) способы отправки — воздухом или морем.
По протоколу мы должны теперь вынести эти вопросы на обсуждение советского МИД, который и примет решение. В преддверии этого Вам необходимо в ближайшие дни сообщить, какие виды вооружений и в каком количестве нам требуются из этого источника».
Генерал армии Алексей Иннокеньевич Антонов занимал пост первого заместителя начальника генерального штаба и во время Великой Отечественной пользовался особым авторитетом у Сталина. Его беседа с иностранным военным атташе была событием экстраординарным. Оно свидетельствовало о том, что Сталин продолжал проводить свою линию на Ближнем Востоке. Советские евреи в Израиль не поедут, но еврейское государство получит военную помощь как форпост в борьбе против западных империалистов.
Восьмого ноября Бен-Гурион прислал израильскому военному атташе в Москве длинный список оружия, которое хотел бы получить в Советском Союзе: танки «Т-34», артиллерия со снарядами, истребители и бомбардировщики с запасными частями, маслом и боеприпасами.
Передать список генералу Антонову в генштаб оказалось невозможным. Алексея Иннокентьевича внезапно назначили первым заместителем командующего войсками Закавказского военного округа.
Вернувшись из Парижа с сессии Генеральной Ассамблеи, министр иностранных дел Израиля Шерток доложил своему правительству:
«Восточный блок твердо нас поддерживает… Советский Союз твердо нас поддерживает. Все распространяющиеся в стране слухи, будто их позиция изменилась, не имеют под собой почвы… В нашей первой встрече с российской стороны участвовали Вышинский и Малик… Я объяснил, почему нам так важен Негев. Вышинский обратился к Малику и сказал: „Они правы“.
Обращение к Малику было характерным — он не ко мне обращался, а к Малику, из чего я сделал вывод, что у них был спор на эту тему. Малик наверняка твердо стоял на позициях резолюции 29 ноября.
Затем Вышинский сказал: «Они правы во всем…»
По большинству вопросов у нас очень хорошие взаимоотношения с СССР. Русские хотят во всех подробностях представить себе нашу позицию…
В Совете Безопасности русские работают не просто как наши союзники, а как наши эмиссары. Они берут на себя любую задачу… Россия и ее союзники располагают шестью голосами. Априори это меньшинство. Малик принес извинения за то, что не смог убрать неприятный момент (пункт о Бернадотте) из резолюции. Я сказал ему, что это не очень важный момент, что он нам серьезно помог и что не все можно осуществить…»
Девятого ноября Голда Меир телеграфировала генеральному директору министерства иностранных дел Уолтеру Эйтану составленный в миссии отчет о беседе с Молотовым:
«Голда, Намир, Ратнер и их семьи присутствовали на параде, который явился великолепной демонстрацией силы, а вечером дома у Молотова почувствовали особую теплоту. Голда также была вечером на праздничном заседании Московского Совета, на котором выступал Молотов.
С этого места — не для печати.
Молотов предложил Голде рюмку водки. Она похвалила парад и сказала:
— Если бы только у нас были некоторые из вооружений, которые были на параде.
Молотов заметил:
— Вы будете их иметь. Даже мы начинали с малого.
