И тут слово взял Александр Шелепин, тогда еще секретарь ЦК и член политбюро:
— У нас получилось очень интересное обсуждение. Но никто не затрагивал главного вопроса: а правильно в статье изложены факты или не правильно? Если неправильно, то давайте накажем и главного редактора «Комсомолки» и тех, кто подписал записку. А если факты правильные, то давайте спросим у товарища Соляника: в состоянии он руководить делом или нет? У него во флотилии самоубийство, незаконные бригады… Давайте решим главный вопрос.
В зале заседаний секретариата наступила гробовая тишина. Все растерялись, потому что Шелепин был еще в силе и его слово многое значило. Его возмущение не было наигранным. Александр Николаевич искренне ненавидел коррупцию и бюрократизм советского аппарата.
Тут, как ни в чем ни бывало, заговорил Суслов. Его выступление было шедевром аппаратного искусства:
— Вопрос ясен. Правильно товарищи здесь говорили, что товарищ Соляник не может возглавлять флотилию.
Но никто этого не говорил! Все, кроме Шелепина, наоборот, пытались его защитить!
— Здесь звучали предложения исключить товарища Соляника из партии, — продолжал Суслов, — но этого не надо делать.
Опять-таки никто этого не говорил!
— Вместе с тем мы не можем допустить, чтобы существовали незаконные бригады, — гневно говорил Суслов.
И карьера Соляника закончилась. Его сняли с должности, по партийной линии объявили ему строгий выговор с занесением в учетную карточку.
Потом выяснилось, что Соляник незаконно продавал изделия из китового уса в Новой Зеландии, Австралии, привозил из-за границы дорогие ковры и дарил их членам политбюро компартии Украины. Московских начальников он тоже не обделил вниманием. Суслов и Шелепин обо всем этом уже знали. Брежнев понял это и не выступил в защиту Соляника, хотя пришел, чтобы его спасти. Промолчал.
Заседание закончилось. Все стали выходить. Брежнев подозвал к себе Яковлева и главного редактора «Комсомольской правды» Юрия Петровича Воронова. Мрачно сказал им:
— Критиковать критикуйте, но не подсвистывайте!
То есть он свое отношение все-таки высказал.
Зиновия Сердюка вызвал к себе Подгорный и велел писать заявление о выходе на пенсию. Причина? Близость к Хрущеву и «избиение кадров».
В «Комсомольской правде» исход секретариата ЦК восприняли как победу и отметили ее распитием горячительных напитков. Вероятно, поспешили.
Через несколько месяцев главному редактору «Комсомолки» Юрию Воронову предложили должность заместителя главного редактора «Правды». Это выглядело повышением, и Воронов не мог отказаться. Но в решении политбюро было написано другое: назначить ответственным секретарем — это было на ступеньку ниже и означало наказание за историю с Соляником. Вскоре Воронова сослали корреспондентом «Правды» в Берлин, и ему долго не разрешали вернуться в Москву.
Тут уж Шелепин ничего не мог поделать. Идеологические кадры не были в его ведении. Правда, «Комсомолке» повезло: новым главным назначили Бориса Панкина. Он умудрялся как-то и ладить с партийным и комсомолським начальством, и делать интересную газету в самые трудные времена.
Юрия Воронова в брежневские времена несколько раз пытались назначить то заместителем главного редактора «Литературной газеты», то главным редактором «Литературной России», но представления тормозились в ЦК. Из берлинской ссылки его вернул Горбачев и назначил заведующим отделом культуры ЦК. Говорили, что он помнил Воронова еще по комсомольским годам. Потом из аппарата ЦК перевел главным редактором «Литературной газеты».
Воронова сопровождала репутация смелого, даже отчаянного редактора. Но литгазетовцы были разочарованы. Воронов оказался куда осторожнее своего предшественника Александра Борисовича Чаковского, отправленного на пенсию. Видимо, годы опалы оставили след. Журналисту, потребовавшему объяснений, почему снята его статья, Воронов снисходительно сказал:
— Вы этого, разумеется, не можете знать. Но я-то точно знаю, что именно каждый из членов политбюро может вычитать в этой статье…
Бывший член политбюро Вадим Медведев вспоминает, как, перебравшись из Ленинграда в столицу, он обнаружил, что в центральных органах власти, в правительстве и в аппарате ЦК, было поразительно мало москвичей. Тон задавали напористые провинциалы из разных кланов. Это было не случайностью, а результатом продуманной кадровой политики.
Причем Брежнев не любил столичных жителей, потому что среди них оказалось много сторонников Шелепина.
На ключевые должности Брежнев расставлял тех, кого знал много лет и кому доверял.
К власти пришла брежневская южная когорта, которую знающие люди делили на разные группы — днепропетровскую, молдавскую и казахстанскую — в зависимости от того, где тому или иному чиновнику посчастливилось поработать с Леонидом Ильичом. В особом фаворе были те, кто познакомился с Брежневым еще в годы его юности и молодости, когда он начинал свою карьеру в Днепропетровске.
В «днепропетровский клан» входили будущий ГЛАВА правительства Николай Тихонов, заместитель главы правительства Игнатий Новиков, управляющий делами ЦК КПСС Георгий Павлов, министр внутренних дел Николай Щелоков, первый заместитель председателя КГБ Георгий Цинев. Они все даже окончили одно и то же учебное заведение — Днепропетровский металлургический институт. А в соседнем Днепродзержинске вместе с Брежневым заканчивал металлургический институт его будущий помощник Георгий Цуканов. Все это были преданные Брежневу люди, его надежная команда.
И в Москве невесело шутили, что история России делится на три этапа — допетровский, петровский и днепропетровский.
Брежнев не забывал старых знакомых, помогал им, он вообще обладал завидным даром поддерживать добрые отношения с нужными людьми, и они ему преданно служили.
Он стал вводить в руководство новых людей — в качестве противовеса «комсомольцам» Шелепина. Так секретарем ЦК по сельскому хозяйству в шестьдесят пятом году стал Федор Давыдович Кулаков, который своим возвышением был обязан только Брежневу.
А Леонид Ильич нуждался в поддержке, особенно в первые годы, пока его позиции не окрепли. Ему ведь понадобились годы на то, чтобы убрать из политбюро сильные и самостоятельные фигуры. Только тогда он смог успокоиться. А до того постоянно ждал подвоха от товарищей по партии. Он же помнил, как легко удалось снять Хрущева.
Зачем же, интересно, Шелепин противопоставлял себя остальным членам партийного руководства?
Владимир Семичастный:
— Он больше противопоставлял себя Брежневу. А почему резко выступал? Да по-другому нельзя было пробить вопросы. Там надо характер показывать.
Характер у Шелепина был резкий, лавировать он не умел. В отличие от Брежнева, который никогда не горел на службе, Шелепин вкалывал. Члены политбюро стали его сторониться, чувствуя, что он в опале, что Леонид Ильич к нему плохо относится.
