О причинах его бегства ходили разные слухи. Одни говорили, что он не поладил со своим начальником — заместителем токийского резидента, который ел его поедом. Я имел удовольствие впоследствии познакомиться с этим бывшим начальником — глаза у него были пугающие. Другие уверяли, что Левченко, избалованный жизнью в комфортной Японии, не хотел возвращаться к советской жизни. Сам он, уже оказавшись в Америке, написал книгу, изложив в ней сложные религиозные и идеологические мотивы своего побега. Я читал в газетах, что в 1981 году Военная коллегия Верховного суда заочно приговорила его к смертной казни.
Наше редакционное начальство таскали на Лубянку. Редакторов журнала укоряли за то, что они не уследили, допустили такой прокол, хотя не они подобрали себе корреспондента и не они посылали Левченко за границу. Как всегда бывало в таких случаях, главному редактору позвонили из КГБ и сказали: к вам придет такой-то, оформляйте его корреспондентом в Токио. Корреспондентский пункт «Нового времени» в столице Японии входил в перечень должностей, которые секретным постановлением ЦК КПСС были отданы внешней разведке КГБ.
В те годы большинство наших корреспондентов за границей были в реальности сотрудниками КГБ и в меньшей степени ГРУ. В больших зарубежных корпунктах ТАСС и АПН им полагалось фиксированное количество мест. Что касается телевидения и радио, то здесь КГБ доставалось место или второго корреспондента, или оператора. А газетные корреспонденты — за исключением органа ЦК КПСС «Правды» — по большей части были разведчиками.
В журнале «Новое время» в семидесятых — восьмидесятых годах, когда я там работал, всякий сотрудник, начиная с машинисток, знал, что из дюжины корпунктов, кажется, только два принадлежали собственно журналу. Один из них впоследствии тоже передали КГБ. И открывались новые корпункты тоже в зависимости от нужд Комитета госбезопасности. Главный редактор писал секретную бумагу в ЦК КПСС такого содержания: просим открыть корпункт в такой-то стране — и приписывал «с КГБ СССР (в скобочках ставилась фамилия зампреда) согласовано».
Политбюро ЦК КПСС принимало решение об открытии корреспондентского пункта газеты или журнала в такой-то стране с замещением этой должности офицерами КГБ СССР.
Среди разведчиков были способные люди, которые не только выполняли свои обязанности в резидентуре, но еще много и с удовольствием писали для журнала. Попадались офицеры, которые не могли написать даже короткой заметки. Не знаю, что они делали в разведке, если не были в состоянии четко сформулировать свои мысли и изложить их на бумаге. Помню «собственного корреспондента», который за весь срок загранкомандировки не написал ни одной заметки в журнал. Зачем было посылать его под журналистским прикрытием, если соответствующая контрразведка не могла не заметить, что «корреспондент» ничего не пишет?..
Даже если «собкор» не присылал в редакцию ни строчки, жаловаться никто не пытался.
Знаю только, что Виталий Александрович Сырокомский в бытность первым заместителем главного редактора популярной в те годы «Литературной газеты» позвонил заместителю председателя КГБ по кадрам и твердо сказал, что присланный ему на роль корреспондента разведчик по деловым качествам никуда не годится и провалит дело, потому что не справится с газетной работой.
В «Литературную газету» примчался испуганный генерал, заместитель начальника разведки по кадрам, и выложил ему на стол пачку объективок:
— Выберите, кто вам по душе.
Виталий Александрович благоразумно отказался листать личные дела разведчиков, но попросил прислать человека, способного писать, что и было сделано…
Станислав Левченко, насколько я помню, писал совсем не плохо. Решив бежать, он не стал обращаться к японцам, зная, что они никому не дают политического убежища, а связался с американцами. Они его сразу вывезли из Японии. Он дал громкие показания, назвав имена видных японских политиков и ведущих журналистов, работавших на Советский Союз. В реальности они не были шпионами, поскольку не владели государственными секретами и не давали подписки работать на советскую разведку. В политике и в прессе они проводили линию благоприятную для Москвы. Иначе говоря, принадлежали к числу «агентов влияния», о которых потом будет говорить председатель КГБ Владимир Александрович Крючков.
Станислав Левченко утверждал, что советская разведка располагала в Японии двумястами агентами. Среди них фигурировали бывший член правительства, деятели оппозиционной социалистической партии, несколько членов парламента и специалисты по Китаю: от резидентуры в Токио требовали тогда во что бы то ни стало помешать сближению Японии и Китая. По словам Левченко, советские разведчики уговорили одного члена парламента организовать депутатскую ассоциацию дружбы с Верховным Советом СССР. Депутат получал деньги от КГБ (но ему об этом не говорили) на издание ежемесячного журнала. Левченко также заявил, что и влиятельная социалистическая партия Японии субсидируется КГБ. Это делается через «фирмы друзей», которые получали выгодные контракты от советских внешнеторговых организаций, а взамен перечисляли на счет соцпартии пятнадцать — двадцать процентов прибыли.
Заодно Левченко рассказал, что в Японии советские разведчики передавали наличные представителю нелегальной филиппинской компартии в чемодане с двойным дном. Это похоже на правду. Начальники региональных отделов первого главного управления лично отвечали за передачу денег коммунистическим партиям в странах, которые курировали.
После бегства Левченко Крючкову пришлось полностью сменить состав резидентуры в Токио и японского отдела в центральном аппарате первого главного управления. Так происходило после каждого провала. Я знал молодых разведчиков-японистов, которые благодаря этому смогли поехать в Токио на освободившиеся в резидентуре места. И я встречал опытных сотрудников японского направления советской разведки, которым бегство Левченко сломало карьеру: они лишились возможности ездить за границу, их убрали с оперативной работы, перевели на работу малоинтересную. Они считали свою жизнь сломанной.
Один бывший начальник Левченко после товарищеского ужина сказал мне:
— Если бы он мне попался, я убил бы его собственными руками.
Я посмотрел на него и понял: он бы это сделал…
В пятидесятых годах, после очередного побега чекиста на Запад, перебежчика заочно приговаривали к высшей мере наказания, и сменявшие друг друга председатели КГБ отдавали приказ уничтожить предателя. Но совершить убийство в другой стране, да еще если человека охраняют, совсем не просто. Потом такие приказы были отменены, чтобы не рисковать своими разведывательными возможностями. Впрочем, перебежчик все равно не верил, что его не станут искать, и остаток жизни проводил в страхе перед внезапным появлением бывших товарищей по КГБ.
Во всяком случае, бывший начальник управления нелегальной разведки генерал-майор Юрий Иванович Дроздов написал в своей книге: «Приговор, вынесенный ему, остается в силе, и никакие конъюнктурные поблажки не отменят его».
Дроздов имел в виду полковника Олега Антоновича Гордиевского (он исполнял обязанности резидента в Англии), чье бегство в 1985 году стало самым громким провалом советской разведки.
