— Теперь комитету конец.
В определенном смысле он был прав. Если бы он не устроил эту авантюру, возможно, и СССР бы не распался, и КГБ сохранился как единый организм.
22 августа, сразу после ареста, Крючков написал Горбачеву письмо. Это послание сильно отличается от тех интервью, которые Крючков потом станет давать, от его многочисленных статей и двухтомника воспоминаний. Это первое письмо, пожалуй, было искренним:
«Лично!
Президенту СССР
товарищу М.С. Горбачеву
Уважаемый Михаил Сергеевич!
Пока числюсь в задержанных по подозрению в измене Родине, выразившейся в заговоре с целью захвата власти и осуществлении его. Завтра может быть арест и тюремное задержание и далее по логике.
Очень надеялся на обещанный Вами разговор, но он не состоялся. А сказать есть чего!
Какой позор — измена Родине! Не буду сейчас писать Вам более подробное письмо, в нем ведь не скажешь, что надо. Прошу разговора краткого, но важного, поверьте.
Уважаемый Михаил Сергеевич! Надо ли нас держать в тюрьме. Одним под семьдесят, у других со здоровьем. Нужен ли такой масштабный процесс? Кстати, можно было бы подумать об иной мере пресечения. Например, строгий домашний арест. Вообще-то мне очень стыдно!
Вчера послушал часть (удалось) Вашего интервью о нас. Заслужили или нет (по совокупности), но убивает. К сожалению, заслужили!
По-прежнему с глубоким человеческим уважением.
В. Крючков»
Кажется, это был единственный случай, когда ошеломленный полным провалом его идеи и арестом Крючков признал, что ему стыдно, что он уважает Горбачева и что он заслужил те оценки, которые ему дали.
25 августа 1991 года из следственного изолятора Матросская Тишина бывший председатель КГБ написал еще одно письмо Горбачеву:
«Уважаемый Михаил Сергеевич!
Огромное чувство стыда — тяжелого, давящего, неотступного — терзает постоянно. Позвольте объяснить Вам буквально несколько моментов.
Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам, Раисе Максимовне, семье, и сам от этого приходил в ужас, в отчаяние. Какая все-таки жестокая штука эта политика! Будь она неладна. Хотя, конечно, виновата не она.
18.8 мы в последний раз говорили с Вами по телефону. Вы не могли не почувствовать по моему голосу и содержанию разговора, что происходит что-то неладное. Я до сих пор уверен в этом. Короткие сообщения о Вашем пребывании в Крыму, переживаниях за страну, Вашей выдержке (а чего это стоило Вам!) высвечивали Ваш образ. Я будто ощущал Ваш взгляд. Тяжело вспоминать об этом. За эти боль и страдания в чисто человеческом плане прошу прощения. Я не могу рассчитывать на ответ или какой-то знак, но для меня само обращение к Вам уже стоит что-то…
Понимаю реальности, в частности мое положение заключенного, и на встречу питаю весьма слабую надежду. Но прошу Вас подумать о встрече и разговоре со мной Вашего личного представителя.
С глубоким уважением и надеждами…»
В апреле 1993 года начался процесс по делу ГКЧП.
Крючкова обвиняли по статье 64 (измена родине) и статье 260 (злоупотребление властью) Уголовного кодекса РСФСР. 23 февраля 1994 года новая Государственная дума приняла закон об амнистии. Крючков, как и другие обвиняемые по делу ГКЧП, вернулся домой. Формально, согласившись на амнистию, он признал свою вину. На самом деле виноватым он себя не чувствовал. Напротив, чем дальше, тем более Крючков считал себя героем.
В 1993 году Крючков со страниц одной газеты обвинил академика Яковлева в том, что у него были недопустимые контакты с западными спецслужбами, а проще говоря, заявил, что того завербовали еще во время стажировки в США в 1960 году. На допрос в генеральную прокуратуру как свидетеля вызвали бывшего председателя КГБ Чебрикова.
Виктор Михайлович сказал, что ему на сей счет — до появления статьи Крючкова — ничего не было известно. Профессиональные разведчики посмеивались над Крючковым.
Его бывший заместитель в разведке генерал-лейтенант Кирпиченко писал: «Горькая истина состоит в том, что отнюдь не Центральное разведывательное управление США и не его «агенты влияния в СССР» разрушили наше великое государство, а мы сами, и все наши высшие партийные и государственные инстанции продолжали скакать на химерах, не хотели отличать мифы от реальностей и боялись проводить полнокровные демократические реформы, ничего не разрушая и никого не предавая».
Крючков так долго рассказывал о том, как завербовали Яковлева, что, наверное, даже сам в это поверил. Не зная, как еще его уязвить, Крючков написал: «Я ни разу не слышал от Яковлева теплого слова о родине, не замечал, чтобы он чем-то гордился, к примеру, нашей победой в Великой Отечественной войне».
Бывший начальник разведки и председатель КГБ, видимо, не отдавал себе отчета в том, что писал. Сам Крючков войну удачно провел на комсомольской работе в тылу. Александр Николаевич Яковлев пошел на фронт добровольцем, стал морским десантником, воевал на передовой, в бою был тяжело ранен и на всю жизнь остался инвалидом.
Владимир Александрович Крючков с помощью бывших коллег выпустил двухтомник воспоминаний под названием «Личное дело» — труд очень скучный, каким, вероятно, является и сам автор. За двухтомником последовали и другие книги.
Крючков умер 23 ноября 2007 года. Прощались с ним в Культурном центре Федеральной службы безопасности. Ждали президента Путина, но он не пришел. Приехали директор ФСБ Николай Патрушев и директор Службы внешней разведки Михаил Фрадков.
Леонид Шебаршин
Три роковых дня
22 августа 1991 года в девять утра в кабинете начальника первого главного управления и заместителя председателя КГБ генерал-лейтенанта Леонида Владимировича Шебаршина зазвонил аппарат спецкоммутатора, соединяющего высшее начальство страны.
Начальник разведки уже был на работе. Открыв сейф, просматривал бумаги, решая, что можно сохранить, а что следует уничтожить. Одну бумагу, никому не доверяя, разорвал и спустил в унитаз личного туалета.
— С вами говорят из приемной Горбачева, — сказал в трубку женский голос. — Михаил Сергеевич просит вас быть в приемной в двенадцать часов.
— А где это? — поинтересовался Шебаршин.
— Третий этаж здания Совета министров в Кремле. Ореховая комната.
В Ореховой комнате, где когда-то заседало политбюро, собралось множество людей. Появился загорелый и энергичный Горбачев. Шебаршин представился президенту. Горбачев сразу вывел Шебаршина в соседнюю комнату, чтобы поговорить один на один, и задал несколько вопросов:
— Чего добивался Крючков? Какие указания давались комитету? Знал ли Грушко?
Шебаршин коротко пересказал, что говорил Крючков на совещании 19 августа.
