— Считаю совершенно неправильно в данный момент отрывать меня от флота. В Петрограде вас много. Когда будете уверены в успехе и больше от флота не потребуется поддержки, тогда и выеду.
Двадцативосьмилетний Павел Дыбенко оказался самым молодым наркомом в первом советском правительстве. Впрочем, остальные члены коллегии по военным и морским делам были не многим старше: Антонову-Овсеенко было тридцать семь, Крыленко — тридцать два.
18 ноября 1917 года открылся I Всероссийский съезд военного флота. Съезд избрал Верховную морскую коллегию во главе с Дыбенко. Прямо на съезде присваивались воинские звания. Павла Ефимовича хотели произвести сразу в адмиралы. Он отказался:
— Я начал борьбу в чине подневольного матроса. Вы меня произвели в чин свободного гражданина Советской Республики, который для меня является одним из самых высших чинов. Позвольте в этом чине и продолжать борьбу…
21 ноября Дыбенко утвердили наркомом по морским делам. Его заместителем в наркомате и в морской коллегии, а также комиссаром морского генерального штаба в январе 1918 года стал Федор Федорович Раскольников, который к моменту революции как раз окончил Отдельные гардемаринские курсы.
Дыбенко в сопровождении вооруженных моряков явился в министерство, где на него смотрели с изумлением, плохо представляя себе корабельного электрика в роли военно-морского министра.
«При вступлении в исполнение обязанностей народного комиссара по морским делам, — писал Дыбенко, — я наткнулся на саботаж со стороны преемников Вердеревского, бывшего морским министром при Керенском, графа Капниста, капитана первого ранга Кукеля и Игнатьева, которые отказывались сдать министерство и в течение часа времени передавали министерство один другому. Через час времени все трое были мной арестованы и отправлены в Петропавловскую крепость. Примерно одна треть всего прежнего состава морского министерства отказалась работать, была арестована, и вместо них назначены преданные революции моряки».
29 января 1918 года Совнарком издал декрет об организации Рабоче-Крестьянского Красного Флота. Дыбенко добился принятия документа, о котором давно мечтал, и мог сказать, что он исполнил волю матросов:
«Существовавшие до сих пор названия чинов, подчеркивающие кастовые различия, упраздняются, и все военнослужащие флота именуются “моряк военного флота Российской Республики”… Личный состав флота Российской Республики состоит из свободных граждан, пользующихся одинаковыми гражданскими правами…
Все военнослужащие моряки имеют право быть членом любой политической, национальной, религиозной, экономической или профессиональной организации, обществ или союзов. Они имеют право свободно и открыто высказывать и исповедовать устно, письменно или печатно свои политические, религиозные и прочие взгляды».
Состав первого советского правительства постоянно менялся.
Скворцов-Степанов и Оппоков-Ломов так и не приступили к исполнению своих обязанностей, поскольку находились в Москве. Вместо них наркомом финансов назначили Вячеслава Рудольфовича Менжинского, юстиции — Петра Ивановича Стучку.
Учредили комиссариат государственного призрения (социального обеспечения) — его 30 октября 1917 года возглавила Александра Михайловна Коллонтай, и комиссариат государственного контроля — наркомом 20 ноября стал Эдуард Эдуардович Эссен.
Битва за армию
Взять власть в Петрограде оказалось для большевиков довольно легким делом. Удержать ее было посложнее. Войска командовавшего 3-м конным корпусом генерал-лейтенанта Петра Николаевича Краснова, верные Временному правительству и Керенскому, двинулись к столице, чтобы подавить мятеж.
В распоряжении советского правительства не было регулярных войск, способных вести боевые действия. Началась мобилизация всех сил, готовых поддержать большевиков. Больше всего сторонников новой власти было на Северном фронте, близком к Петрограду.
28 октября 1917 года Николай Васильевич Крыленко, один из народных комиссаров по военным делам, отправил комитету 5-й армии Северного фронта радиограмму:
«В Гатчине стоят эшелоны Керенского с артиллерией, сам он там и издает приказы. Двиньте ему вдогонку верные революционные полки и накажите предателя и изменника».
Федор Раскольников вспоминал:
«Я прошел в следующую, совершенно пустую комнату, где за единственным столом сидел, согнувшись над картой, Н. В. Крыленко и показывал начальникам уходивших на позиции отрядов назначенные им боевые участки. Отпустив торопившихся на позиции красногвардейских командиров, Н. В. обернулся ко мне и показал черневшую на карте точку:
— Вот ваше место. Это около Царскосельской железной дороги. Здесь имеется мост, который вам и придется защищать».
Американский журналист Альберт Рис Вильямс описал выступление Крыленко перед солдатами в Михайловском манеже, где находились броневики. Солдат надо было привлечь на свою сторону:
«Крыленко кончил свою страстную речь возгласом: “За Керенского — направо! За Советы — налево!” Серая масса солдат двинулась налево. Громкие радостные крики. Шоферы залезают в броневики, выхлопы моторов, и вот уже огромные стальные дьяволы тяжело движутся по улицам, и синие стволы пулеметов готовы поливать пулями контрреволюционеров».
Но на стороне большевиков в те дни сил было так мало, что все висело на волоске.
По Петрограду распространились слухи о том, что Керенский одержал победу в Царском Селе и его войска идут на Петроград. В Смольный институт пришел капитан Жак Садуль, атташе при французской военной миссии в России. Садуль восторгался Октябрьской революцией, что, впрочем, неудивительно — его мать участвовала в Парижской коммуне.
«После вестибюльной сутолоки солдат, вооруженных товарищей с серьезными лицами, — длинные темные и пустые коридоры, — рассказывал потом Садуль в книге “Записки о большевистской революции”. — Четверо красногвардейцев с примкнутыми штыками окружают меня и ведут на третий этаж, где в полутемном зале сквозь сизый дым различаю безмолвно сидящих человек тридцать при оружии.
Через деревянную перегородку слышатся голоса. Открывается дверь. Подходит офицер, представляется: ”Крыленко, министр, вернее, народный комиссар по военным делам”. Невысокий, живой, седеющий. Стальные глаза. Он заметно удивлен моему появлению, но идет звать Троцкого…
Мы беседуем пять минут в присутствии Крыленко. Как всегда очень спокойно и трезво, Троцкий излагает мне ситуацию, по крайней мере, то, что он считает нужным мне сообщить. Он меня вежливо успокаивает. Ему известно о поражении в Царском Селе. У Керенского было четыре тысячи казаков, несколько артиллерийских подразделений. “25-го наши войска победили без боя. На радостях они решили, что могут теперь вообще отложить оружие в сторону. Вчерашний урок заставит их понять, что необходимо взять его в руки вновь. На всех участках фронта полки, целые дивизии предлагают сражаться на нашей стороне. Этой ночью продвижение Керенского на Петроград будет приостановлено красногвардейцами, отправленными сегодня вечером. Завтра его остановят артиллерией, которую мы только что получили. Через несколько дней он будет окружен большевистскими войсками, двигающимися с Северного фронта, и принужден сдаться, бежать или погибнуть”».
