Далеко внизу по улице шло несколько Ревизоров.
— Что это за Правило Первое? — спросил один из них.
— Не важно. Я Правило Первое! — Ревизор с большим молотком замахнулся на них. — Важна только покорность!
Ревизоры в нерешительности наблюдали за молотом. Они уже знали, что такое боль. В течение биллионов лет им не приходилось испытывать ее. Те же, кому пришлось, совсем не жаждали повторения.
— Очень хорошо, — сказал мистер Белый. — Теперь отойдите к…
Из ниоткуда вылетело шоколадное яйцо и разбилось о камни. Толпа Ревизоров подалась вперед, но мистер Белый несколько раз полоснул в воздухе топором.
— Назад! Назад! — закричал он. — Вы, трое! Выясните, кто это сделал! Оно вылетело из-за той кареты! Никому не прикасаться к коричневой субстанции!
Он осторожно приблизился и подобрал большой кусок шоколада, в котором с трудом можно было узнать фигурку улыбающейся утки, покрытой желтой глазурью. Его руки тряслись, а лоб покрылся бисеринками пота, но он отбросил ее в сторону и торжествующе взмахнул топором. Толпа издала коллективный вздох.
— Видите? — закричал он. — Тело может быть преодолено! Видите? Мы можем найти способ жить! Если вы послушны, вы получаете коричневую субстанцию! Если нет, вместо нее вас ждет острое лезвие! А…
Он опустил руки, увидев, что к нему тащат сопротивляющуюся Гармонию.
— Первопроходец, — сказал он. — Отступница…
Он подошел к пленнице.
— Что же выбрать? — сказал он. — Топор или коричневую субстанцию?
— Это называется шоколад, — резко бросила Гармония. — Я его не ем.
— Посмотрим, — сказал мистер Белый. — Твой компаньон, кажется, предпочел топор!
Он указал на тело Лю-Цзы.
То есть на опустевший участок мостовой, где он был.
Кто-то похлопал его по плечу.
— Почему, — сказал голос у него под ухом. — Никто никогда не верит в Первое Правило?
Небо над ними начало тлеть голубым пламенем.
Сьюзен бежала по улице к магазину часов.
Она глянула в сторону и увидела, что Лобзанг здесь, бежит рядом с ней. Он был похож на… человека, если не считать, что не многие люди источают голубое сияние.
— Вокруг часов будут серые люди! — крикнул он.
— Пытаются понять, почему они тикают?
— Ха! Да!
— Что ты собираешься делать?
— Разбить их!
— Это разрушит историю!
— И что?
Он протянулся и взял ее за руку. Она почувствовала, как разряд пробежал по ее руке.
— Тебе не нужно открывать дверь! Тебе не надо останавливаться! Просто беги к часам! — сказал он.
— Но…
— Не разговаривай со мной! Мне надо вспомнить!
— Что вспомнить!
— Все!
Мистер Белый развернулся и поднял топор. Но телу нельзя доверять. Оно думает само по себе и когда удивлено, начинает действовать прежде, чем известит об этом мозг. Например, оно может открыть рот.
— А, хорошо, — сказал Лю-Цзы, поднимая сложенную пригоршней ладонь. — Съешь это!
Дверь оказалась не тверже тумана. В мастерской были Ревизоры, но Сьюзен, словно призрак, прошла сквозь них.
Часы сияли. И пока она бежала к ним, они отступали. Пол разворачивался под ее ногами, отодвигая ее назад. Часы мчались к какому-то далекому горизонту. И в то же время делались все больше и прозрачнее, словно то же самое количество часовости старалось захватить как можно больше пространства.
Происходило и еще кое-что. Она моргала, но перед ее глазами не мелькала темнота.
— А, — сказала она самой себе. — Значит, я смотрю не глазами. А чем же еще? Что со мной происходит? Мои руки… выглядят как обычно, но так ли это? Я расту или уменьшаюсь? Я…
— Ты всегда такая? — произнес голос Лобзанга.
— Какая? Я чувствую твою руку и слышу твой голос,… по крайней мере, мне кажется, я слышу его, но может это просто в моей голове,… но я чувствую, что бегу…
— Так… так рассудительная?
— Конечно. Каких еще мыслей ты ждал от меня? «О, мои усы и лапы»? Это, по крайней мере, просто. Это метафора. Мои чувства, начинают говорить неправду, потому что мой разум не справляется с реальностью…
— Не отпускай мою руку.
— Хорошо, не отпущу.
— Я хочу сказать, не отпускай ее, потому что в противном случае каждая частичка твоего тела будет сжата в пространстве много, много меньшем, чем занимает атом.
— О.
— И даже не пытайся представить, что за вид на самом деле открывается отсюда. Вот и чааасссыыыыыыы…
Мистер Белый закрыл рот. Выражение удивления на его лице сменилось ужасом, потом потрясением, а затем жутким, удивительным блаженством.
И он начал распадаться. Он разделился на маленькие кусочки, как огромная и сложная мозаика, и медленно разрушился, растворяясь в воздухе. Последними исчезли губы, но потом и они пропали.
Полупережеванное кофейное зерно в шоколаде упало на мостовую. Лю-Цзы быстро наклонился, подобрал топор и триумфаторски потряс им перед оставшимися Ревизорами. Они отступили с его пути, загипнотизированные авторитетом.
— Кому сейчас это принадлежит? — сказал он. — Говорите, чье это?
— Мое! Я мисс Темно-Коричневая! — закричала женщина в сером.
— Я мисс Апельсиновая и это принадлежит мне! Неизвестно, есть ли вообще Темно-Коричневый цвет! — завопила мисс Апельсиновая.
Ревизор в толпе задумчиво произнес:
— В этом случае, вопрос иерархии должен быть оговорен?
— Нет, конечно! — мисс Апельсиновая начала подпрыгивать на месте.
— Вам нужно решить это между собой, — сказал Лю-Цзы и подбросил топор в воздух. Сотня пар глаз следила за его падением.
Мисс Апельсиновая была у него первой, но мисс Темно-Коричневая наступила ей на ногу. Затем они некоторое время суетливо и беспорядочно толкались, причем, судя по звукам потасовки, весьма и весьма болезненно.
Лю-Цзы взял пораженную Гармонию за руку.
— Может, пойдем? — сказал он. — О, и не беспокойся обо мне. Ситуация была достаточно безнадежной, чтобы я смог опробовать кое-что. Я научился этому у снежного человека. Хотя и немного больно…
Из толпы послышался крик.
— Демократия в действии, — довольно произнес Лю-Цзы.
Он посмотрел наверх. Огонь над миром угасал, и Лю-Цзы очень хотелось бы знать, кто победил.
Прямо перед ними был ярко-голубой свет, а за сразу за ним — темно-красный. И Сьюзен не могла понять, как она может видеть оба, не открывая глаз и не поворачивая головы. Открыты или закрыты глаза, себя она не видела. Но то, что она нечто большее, чем просто угол зрения, подсказывало ей легкое давление на то, что она помнила, было ее пальцами. И еще чей-то смех, совсем рядом с ней.
