Ворошилов хорошо знал вождя, когда-то они почти дружили…
Вождь однажды пожурил начальника военной разведки Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Ивана Иосифовича Проскурова (которого потом расстрелял по липовому обвинению):
— У вас душа не разведчика, а душа очень наивного человека в хорошем смысле этого слова. Разведчик должен быть весь пропитан ядом, желчью, никому не должен верить…
А сам, выходит, Гитлеру поверил…
Нам, конечно, не дано узнать, о чем, оставшись на даче один, размышлял в те июньские дни Сталин. Наверное, будущее рисовалось ему в самых мрачных тонах. Что он мог предположить? Если Красная армия не выдержит, немцы возьмут его в плен. Или его собственные генералы арестуют генерального секретаря ЦК ВКП(б) и выдадут Гитлеру в обмен на сепаратный мир…
Вождь боялся своих генералов, не верил им, считал, что среди них полно скрытых врагов, способных предать его в любую минуту.
Во всяком случае, в те дни вождь выпустил из рук нити управления страной. Он никого не принимал и никому не звонил. Два дня его словно не существовало. А в стране и тем более в вооруженных силах ничего не решалось без его приказа! Он сам создал такую систему, где все и вся подчинялись ему одному. Без него ни нарком обороны Тимошенко, ни начальник Генштаба ничего не смели предпринять.
Члены политбюро растерялись: как действовать в условиях войны? А наступающий вермахт перемалывал советские дивизии. Линия фронта быстро придвигалась к Москве.
Сталин был кабинетным работником. Он и по собственной стране не ездил и потребности такой не ощущал. Редко выступал, общался с узким кругом доверенных лиц. Так что его мало кто видел. О жизни вождя народ судил по газетным сообщениям. А тут вождь словно исчез. Страна хотела слышать главу правительства, знать и видеть, что он делает в эти дни. Сталин молчал.
Лаврентий Павлович Берия, арестованный в июне 1953 года, напомнил товарищам по партийному руководству, как это происходило: «Вы прекрасно помните, Вячеслав Михайлович, было очень плохо и после нашего разговора с товарищем Сталиным у него на ближней даче вы вопрос поставили ребром у вас в кабинете в Совмине, что надо спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей родины. Я вас тогда целиком поддержал и предложил вам немедля вызвать на совещание товарища Маленкова, а спустя небольшой промежуток времени подошли и другие члены политбюро, находившиеся в Москве. После этого совещания мы все поехали к товарищу Сталину и убедили его в немедленной организации Комитета обороны страны со всеми правами…»
Вот как это происходило.
В последний день июня, вечером, в кремлевском кабинете Молотова собрались встревоженные руководители страны — заместитель председателя Совнаркома и нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия, член оргбюро ЦК, кандидат в члены политбюро, секретарь ЦК Георгий Максимилианович Маленков, заместитель председателя правительства Климент Ефремович Ворошилов, заместитель главы правительства и нарком внешней торговли Анастас Иванович Микоян, первый заместитель главы правительства и председатель Госплана Николай Алексеевич Вознесенский.
Расстроенные, они не знали, что предпринять. Как управлять государством, когда немцы наступают, армия не может их остановить, а Сталин находится в подавленном состоянии?
В отсутствие Сталина старшим в Кремле оставался Молотов, старейший член политбюро, работавший еще с Лениным и воспринимавшийся в качестве очевидного наследника вождя. Вячеслав Михайлович откровенно заговорил о том, что Сталин последние два дня подавлен, находится в прострации. Он ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы. Как быть?
Вот тогда и прозвучала фраза первого заместителя главы правительства Николая Вознесенского:
— Вячеслав, иди вперед, мы пойдем за тобой.
Все поняли это в том смысле, что если Сталин не способен руководить страной в критический момент, то его должен сменить Молотов. В глазах всего народа он второй человек в стране.
Берия с его быстрым умом и необузданным темпераментом предложил создать чрезвычайный орган управления — Государственный Комитет Обороны и передать ему все права ЦК партии, правительства и Верховного Совета. Единый центр власти будет управлять и армией, и промышленностью, и всей жизнью страны.
Члены политбюро согласились. Сразу возник следующий вопрос — кто станет во главе ГКО? Ответ напрашивался — разумеется, Сталин. Возникла идея тут же вновь поехать к нему на ближнюю дачу.
Все вместе поехали на дачу к Сталину. Он сидел в кресле в малой столовой. Увидев членов политбюро, явившихся без приглашения, он как бы вжался в кресло и недовольно спросил:
— Зачем приехали?
«Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос, — вспоминал Микоян. — Ведь по сути дела он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовать».
Во всяком случае, будь среди членов политбюро человек сталинского характера, он бы, наверное, так и поступил, объявил бы генсека виновным во всех неудачах первой недели войны и взял власть в свои руки.
Но Молотову недостало решительности. Или, напротив, ему хватило осторожности не претендовать на место первого человека. Берия, которому характера и даже авантюризма было не занимать, состоял на вторых ролях. Он еще даже не вошел в политбюро. В стране его мало знали.
Молотов успокаивающе объяснил Сталину, что они приехали с новой идеей:
— В ситуации войны необходимо сконцентрировать власть в одних руках и создать для этого Государственный Комитет Обороны.
Вождь удивленно посмотрел на него, выдавил из себя:
— Кто во главе?
— Сталин, — хором сказали все члены политбюро.
— Хорошо, — только и ответил Сталин.
Этот эпизод навсегда врезался в память всем, кто ездил в тот день к вождю на ближнюю дачу.
«Сталин верил Гитлеру, и то, что Гитлер напал на СССР, стало для Сталина сильнейшим ударом, — подтверждает директор Российского государственного архива профессор, доктор исторических наук Сергей Владимирович Мироненко. — И два с половиной дня Сталин не показывался в Кремле. Ворошилов, Молотов, Булганин, Вознесенский, его соратники были в растерянности: что делать?
В Государственном архиве хранятся воспоминания управляющего делами Совета народных комиссаров, потом — управляющего делами Государственного Комитета Обороны Чадаева. Он сталинист абсолютный, для него Сталин идеал. Он бы не стал сочинять во вред образу Сталина. Но он не мог написать то, чего не было.
Чадаев сидел в приемной. Приходят люди. Где Сталин? Нет Сталина. В- конце концов отправились к Сталину, который решил, что приехали его арестовать. И тогда он произнес эти знаменитые слова: «Ленин нам оставил великую империю, а мы ее потеряли». И только когда Ворошилов сказал: «Коба, как ты можешь? Ты должен нас возглавить! Мы без тебя никто!» — Сталин немного приободрился…
