Это миф, что Сталин все знал, все понимал, все мог… И не надо думать, что Сталин боролся за социализм. Он боролся за свою личную власть».
На следующий день, 1 июля, Сталин, наконец, приехал в Кремль и вызвал все тех же Молотова, Микояна, Маленкова, Берию, Тимошенко и Жукова. Увидев, что никто не собирается его свергать и что армия отступает, но упорно обороняется, вождь понемногу пришел в себя…
Впрочем, осторожность никогда не покидала Сталина. Он фактически отстранил Молотова от ключевых дел, но постоянно держал при себе. Вячеслав Михайлович часами сидел в кабинете Сталина и присутствовал при всех беседах.
«Внешне это создавало ему особый престиж, — писал Микоян, — а на деле Сталин изолировал его от работы, видимо, он ему не совсем доверял: как бы второе лицо в стране, русский, не стал у него отбирать власть».
Опасные слова Вознесенского «веди нас, Вячеслав», видимо, не прошли бесследно…
* * *
19 июля Сталин назначил себя наркомом обороны, 8 августа еще и Верховным главнокомандующим. Он занял все высшие посты в советской иерархии. И сам определял, какой орган управления оформит отданный им приказ — Государственный Комитет Обороны, политбюро, правительство, Ставка. Все равно — решения принимал он один.
Сталин был очень не уверен в себе, совсем не походил на себя прежнего. 22 июня, когда страна, ошеломленная известием о войне, ждала его слова, не смог даже обратиться к согражданам по радио, поручил это Молотову. Собрался с силами только 3 июля и, наконец, решился выступить по радио.
Вот свидетельство того времени.
«И вдруг речь Сталина по радио: «Братья и сестры…» — вспоминала Елена Кузьмина. — Мы привыкли к волевому голосу этого человека. Мы привыкли к тому, что каждое его слово был твердый приказ или новый закон. И вдруг немного старческий, чуть дрожащий голос обращался к нам не то с просьбой, не то за помощью».
«Скорбная речь: будто даже зубы о стакан стучат, — отметил хирург Николай Амосов. — «Братья и сестры». Я подумал злорадно: «Ишь, испугался». Не люблю Сталина».
Вождь сильно волновался, но сообщил, что «лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты…» Это была чистой воды пропаганда. А что еще мог сказать Сталин своим согражданам? Признать, что его предвоенная политика потерпела крах, что он совершил множество чудовищных ошибок и Красная армия в том виде, в каком она существовала до 22 июня, фактически разгромлена и вооруженные силы приходится формировать заново?..
Сталин оправдывал заключение в 1939 году пакта Молотова—Риббентропа. Придумал, что договор с нацистской Германией позволил отсрочить войну почти на два года, и эта формула десятилетиями повторялась советскими историками.
А танковые колонны вермахта катились по дорогам России и Украины. Советские люди недоумевали: происходит что-то неладное, почему Красная армия отступает? Немецкие генералы прикидывали, сколько им осталось до Москвы и когда именно Советский Союз капитулирует. 4 июля, на следующий день после выступления Сталина, Адольф Гитлер самоуверенно заявил своим генералам:
— Я уже давно пытаюсь поставить себя в положение противника. Практически он уже проиграл войну. Очень хорошо, что нам в самом начале удалось уничтожить русские бронетанковые дивизии и авиацию. Русские не смогут восполнить эти потери…
Вот в этом Гитлер и ошибся.
Красная армия отступила до Москвы. Важнейшие экономические районы оказались оккупированными врагом. Но война не была проиграна.
Правда, пока что Красная армия сдавала один город за другим.
За первую неделю войны было мобилизовано пять с лишним миллионов человек. Хозяйственный и военный механизм не в состоянии был одеть и вооружить столько людей, свести их в боевые части, обучить и слаженно отправить на фронт. Призванные в армию ходили в своей одежде. Стала ясна слабость системы, в которой все делалось по приказу, а когда не было прямого приказа, ничего и не делалось… Люди утеряли навык разумной самоорганизации, да это им и не позволялось.
Часть вторая.
ВОЛКИ У ВОРОТ
Личное. Заявление ТАСС
«22 июня 1941 года я увидела утром поникшее лицо мамы, — вспоминает Ирина Млечина. — Папа, несмотря на воскресенье, с утра пораньше уехал на работу. На недоуменные вопросы мама ответила:
— Папа оказался прав. Сегодня ночью началась война».
Оказался прав? Что она имела в виду?
«Отец, Владимир Михайлович Млечин, был тогда директором Театра революции (ныне Театр имени Маяковского), и весной сорок первого труппа отправилась на гастроли в Сочи, — пишет Ирина Млечина. — Я впервые увидела бескрайнее море, сверкающее на солнце, широкие пляжи, покрытые галькой и песком, множество веселых загорелых людей… Гастроли театра закончились, и труппа уехала в Москву, а с ней, конечно, и отец. Семью он оставил на юге: пусть еще подышат морским воздухом. И вдруг пришла телеграмма-«молния» — от папы. В ней говорилось: «Срочно возвращайтесь Москву».
У мамы телеграмма вызвала шок. Что могло случиться? Папа заболел? Или что-то с бабушкой? Побежали на междугороднюю телефонную станцию — звонить, но дозвониться не удалось, не откладывая, отправились покупать железнодорожные билеты. Через два дня были дома. На вопросы дочери отец отвечал с улыбкой:
— По тебе соскучился, вот и вызвал вас.
Но вечером она услышала разговор родителей, из которого поняла только, что отец прочитал в газете какое-то «опровержение ТАСС», в котором говорилось, что слухи о готовящейся войне с Германией являются ложью и провокацией, и сразу понял, что война будет, и очень скоро. Испугавшись за семью (если война действительно начнется, нерасторопная мама не сможет купить билеты), он решил немедленно вернуть их в Москву. Так он спас свою дочь и жену».
Речь идет о печально знаменитом заявлении ТАСС от 14 июня 1941 года — за неделю до нападения Германии. Сталин и Молотов до последней минуты были уверены, что Гитлер блефует и просто пытается заставить их пойти на территориальные и экономические уступки. Они подготовили заявление ТАСС, в котором говорилось, что слухи о якобы готовящейся войне между Германией и Россией — это маневры враждебных сил. У Германии нет претензий к Советскому Союзу, обе страны неукоснительно соблюдают свои обязательства…
Сталин и Молотов рассчитывали на ответную реакцию Гитлера, надеялись, что и он подтвердит, что у него нет претензий к Советскому Союзу, и это снимет напряжение. Обнадеживающей реакции фюрера они так и не дождались. А вот в собственной стране это заявление ТАСС сыграло роковую роль. Большинство советских людей приняли заявление за чистую монету и уверились в том, что войны точно не будет. И армия тоже была дезориентирована…
«В коридоре было почти пусто, все сидели по комнатам и слушали радио, — вспоминает первый день войны Ирина Млечина. — У нас тоже был приемник.
Спереди он был обит серой тканью, а с боков — деревянный. Мы с мамой стали крутить какую-то штучку, в надежде получше все услышать, но из приемника доносилось только сипение и нечленораздельные звуки. Зато было все прекрасно слышно из соседней комнаты, где висела обыкновенная «тарелка». Между «детской» и комнатой соседей проходила труба парового отопления, вокруг которой была изрядная дыра. Почему-то ее никто не заделал. Оттуда часто доносились то крики двух ссорящихся пожилых сестер, то пьяненький голос Виктора, сына одной из них, то приятный голосок Зои — дочери младшей сестры.
