5-я дивизия народного ополчения Фрунзенского района Москвы отправилась на фронт своим ходом по Старокалужскому шоссе. Люди шли в штатской одежде. Потом выдали обмундирование — гимнастерки темного цвета, такие же бриджи, обмотки и ботинки. Вместо шинелей — куртки. Оружие — польские винтовки. Несколько дней под Москвой шла боевая подготовка, но стреляли всего два раза, хотя многие впервые взяли в руки винтовку. В сентябре дивизии присвоили общеармейский номер — 113-я стрелковая дивизия. С октября начались тяжелые бои. Дивизию включили в состав Резервного фронта. Немецкие войска прорвали оборону, 113-я дивизия оказалась в окружении и была уничтожена…
Сформированная в Ростокинском районе 13-я дивизия народного ополчения была включена в состав 32-й армии Резервного фронта. Кадровые командиры сразу определил, что примерно четыре тысячи ополченцев подлежат отправке в тыл — больные, инвалиды и несовершеннолетние. 26 сентября все дивизии народного ополчения стали кадровыми, получили новую нумерацию. 13-ю превратили в 140-ю стрелковую дивизию.
На нее 2 октября пришелся один из главных ударов наступавших немецких войск. Дивизия сражалась мужественно, но просуществовала только десять дней.
«Если бы моя смерть, — писал родным ополченец Д.В. Файнштейн, — могла бы избавить вас всех и весь народ от варваров, я буду считать для себя счастьем умереть за это».
К 13 октября 140-я (Ростокинская) стрелковая дивизия потеряла 95 процентов личного состава! Больше десяти тысяч человек…
2 октября началось наступление немцев на Вяземском направлении. После двух недель боев в окружении оказались 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк. Из двенадцати московских ополченческих дивизий в окружение западнее Вязьмы попали пять. От дивизии Москворецкого района к 12 октября осталось всего 483 человека, от дивизии Ленинского района — 669 человек. Абсолютное большинство ополченцев погибли или попали в плен.
Приказом наркома обороны № 00131 от 27 декабря 1942 года ополченческие дивизии Сталинского, Кировского и Ростокинского районов были «исключены из рядов Рабоче-Крестьянской Красной Армии и расформированы» как погибшие в боях…
Бросать в бой людей немолодых (или слишком юных), не пригодных по состоянию здоровья к военной службе и не имеющих военной подготовки (а часто и оружия), — было не только нелепо, но и вообще преступно. Сталин распорядился заслониться от наступающих немецких танковых частей московским народным ополчением, потому что кадровая армия — по его вине и по вине бесталанных выдвиженцев-генералов — была частично разгромлена, частично взята в плен…
«УДЕРЖИМ ЛИ МОСКВУ?»
13 октября утром у Щербакова прошло срочное собрание московского актива. Задача — сформировать хоть какие-нибудь части и бросить на защиту города. Первый секретарь предложил собрать в районах столицы роты и батальоны из коммунистов и комсомольцев, быстро обучить и влить в действующие части. Вооружить за счет внутренних резервов:
— Оружия не хватает. Наличие оружия лимитирует вопрос о количестве рот и батальонов, которые мы формируем… На оставшихся заводах и оборудовании надо делать оружия больше.
Немцы подошли к Дмитрову. Возник вопрос о взрыве Иваньковской плотины, которая перекрывает Волгу и создает так называемое Московское море, оно питает водой столицу. Решили оборонять плотину до последнего.
13 октября по поручению Жукова заместитель начальника штаба Западного фронта генерал-майор Владимир Сергеевич Голушкевич подписал приказ: «Учитывая особо важное значение укрепленного рубежа, объявить всему командному составу до отделения включительно о категорическом запрещении отходить с рубежа. Все отошедшие без письменного приказа Военного совета фронта и армии подлежат расстрелу».
Угрозы расстрела не действовали. Такого рода приказы не могли остановить отступающие советские части. А что касается генерала Голушкевича, то он станет жертвой не немцев, а своих. На следующий год, летом 1942 года, его арестовали особисты. Генерала обвинили в подготовке «террористических актов против руководства партии и правительства».
Георгий Константинович Жуков дал показания в защиту своего начальника штаба: «Лично я знал генерала Голушкевича в бытность его на Западном фронте в период Московской битвы зимой 1941 года как честного, боевого генерала, и ничего плохого, антисоветского у него в то время не было. Думаю, что он стал жертвой клеветы».
А Голушкевича держали в тюрьме. В конце 1950 года ему предъявили иное обвинение — «ведение антисоветских разговоров». И требовали показания теперь уже на Жукова. На свободу он вышел только после смерти Сталина…
В ночь на 13 октября по приказу председателя исполкома Моссовета Василия Пронина мобилизовали городские автобусы и отправили на них по Ленинградскому шоссе на защиту Калинина (Тверь) целую стрелковую дивизию. Солдаты добирались больше пяти часов. Когда подъехали, бои шли на подступах к городу. Надо было сразу высадить бойцов и действовать, как положено на фронте. Но без разведки двинулись дальше и напоролись на немцев. Часть автобусов попала в руки немцев.
Утром немецкие танки вошли в Калинин.
Город должна была оборонять 30-я армия. Член военного совета армии бригадный комиссар Николай Васильевич Абрамов доложил члену военного совета Западного фронта Булганину (см. «Скрытая правда войны: 1941 год. Неизвестные документы»): «Все население в панике убежало, эвакуированным оказался и весь транспорт. Милиции имелось в городе до девятисот человек и несколько сот человек работников НКВД… 13 октября из города сбежала вся милиция, все работники НКВД и пожарная команда. Настроение у всех руководителей было не защищать город, а бежать из него».
Командование сформировало заградотряд, который останавливал всех, кто бежал в сторону Москвы. Нескольких человек расстреляли. Части 30-й армии вступили в бой, но немцев не остановили. Захватив Калинин, немцы могли окружить столицу с северо-запада.
14 октября немецкие войска повели наступление непосредственно на Москву.
Начальник Управления военных сообщений Красной армии и будущий министр путей сообщения Иван Владимирович Ковалев (см. «Новая и новейшая история», № 3/2005):
«14 октября немецко-фашистские войска захватили город Калинин и попытались расширить прорыв. Возникла непосредственная угроза Москве. Фронт был совсем близко, поэтому его неустойчивость передалась и тыловым учреждениям, и всему городу. Подтолкнули эту неустойчивость слухи, распространявшиеся мгновенно… Появление танков противника в дачном Подмосковье ударило, как обухом по голове…
Выпал первый снег. На улицах летел черный пепел. Это жгли документы в разных учреждениях… Москвичи уходили от немцев… Мы с адъютантом испытали на себе, что такое слухи. Возле пригорода, в Химках, на мосту, нашу машину обстреляли. Потом старший патруля объяснил, что ему приказано обстреливать всех, кто подъезжает к мосту, потому что, по слухам, немецкие мотоциклисты уже вскакивали в Химки, на московскую окраину…
В девять утра поехали в Наркомат обороны. На улице уже снежно, морозец, а мы в фуражках. Едем по улице, видим витрину магазина с зимними шапками, и двери настежь. Дал я деньги адъютанту, чтобы купил нам, четверым, меховые шапки. Он скоро вернулся с шапками и с деньгами. Платить, говорит, некому, в магазине ни души. Пришлось вернуть шапки на место, найти милиционера, он сообщил, куда надо, про этот брошенный магазин. В дальнейшем пути на Арбат видели еще несколько брошенных магазинов с распахнутыми дверьми…»
