Увещевания не помогали.
27 июня 1919 года он подписал еще один приказ: «На станции Карымская два офицера Сводного артиллерийского дивизиона Сводной Маньчжурской Атамана Семенова дивизии поручик Цуканов и прапорщик Гибнер выехали на перрон станции верхом и пытались заехать в зал 1-го и 2-го класса. Не въехали по не зависящим от них обстоятельствам — лошади не послушались. Ясно, что подражали примеру, данному начальником штаба той же дивизии подполковником Сергеевым, который не только ездил по перрону, но въехал даже в зал 1-го и 2-го класса. Требую, чтобы такие безобразия были прекращены…»
Военный министр в правительстве Колчака барон Будберг рассказывал, как офицеры карательных отрядов хвастались своими подвигами. Уверяли, что пойманных большевиков они закапывали живыми, предварительно распоров им животы и выпустив внутренности на дно ямы, чтобы «мягче было лежать».
Но Семенов не хотел, чтобы его считали виновным в чем-то преступном:
«В разных газетах, враждебно относящихся ко мне и подведомственным мне войскам, часто помещают заметки о противозаконных деяниях «семеновцев». В одной газете говорится, что около Читы чуть не неделю на телеграфных столбах висели два железнодорожных служащих, повешенные «семеновцами». В другой указывалось, что жители такого-то населенного пункта без разбора пола были перепороты с раздеванием догола…
Все случаи были проверены, и никто из железнодорожных служащих в Чите не мог назвать фамилии висевших на столбах в течение недели, и они даже не подозревали о столь продолжительном соседстве мертвецов. Никто не мог подтвердить факта порки всех жителей одной деревни без разбора пола и еще с раздеванием. Большая часть из возводимых на «семеновцев» преступлений совершались какими-то самозванцами…»
Гражданская война потрясла страну невероятной жестокостью. Современные методы уничтожения людей соединились со средневековым презрением к жизни. Видя, что творят карательные отряды, крестьяне брались за оружие и уходили в партизаны. Власти отвечали на это репрессиями, и война все больше и больше разгоралась. В конце концов крестьянские восстания охватили всю Сибирь и Дальний Восток.
Станцию Борзя красные вернули через два года после того, как потеряли. Бои здесь шли ожесточенные. В них участвовал молодой Александр Александрович Фадеев, будущий знаменитый прозаик и генеральный секретарь Союза советских писателей. Он вспоминал, что пришлось преодолеть восемь рядов колючей проволоки, и все равно не удавалось прорваться к вокзалу, настолько бешено сопротивлялись белые. Но удержать станцию семеновцы все равно не смогли.
Григорий Михайлович Семенов рассчитывал на симпатии монголов, бурят и других народов, населявших эти места.
Вопрос о земле в Сибири стоял не так остро, как в европейской части России, потому что не было распространено помещичье землевладение. Другая проблема была важнее: в то время почти половину населения составляли, как тогда говорили, инородцы. А национальные движения требовали автономии.
Когда в Сибири начиналась гражданская война, на первых ролях оказалась демократическая контрреволюция: эсеры и меньшевики. В национальном вопросе они занимали либеральную позицию. В январе 1918 года Временная Сибирская областная дума предоставила всем народам полную свободу выбора: отделяйтесь и создавайте новое государство или оставайтесь автономией в составе Российской республики.
Но декларации остались на бумаге! Верх в Белом движении взяли профессиональные военные. Они остроты национальных проблем не понимали и держались лозунга единой и неделимой России. Но этот лозунг сталкивал их не с большевиками, а с национальными движениями. Колчак не принимал сторонников автономии, считал их сепаратистами и такими же врагами, как и большевиков. Когда он осознал, кто представляет наибольшую для него опасность, было уже поздно.
А вот Ленин оценил силу национальных устремлений к самостоятельности и щедро обещал всем народам полное признание их прав на самоопределение. Национальные меньшинства примкнули к большевикам.
18 сентября 1919 года Семенов объявил о призыве тунгусов в свою армию. Через несколько дней Бурятская народная дума объявила о мобилизации в бурят-монгольскую конную бригаду. Она должна была подчиняться барону Унгерну. Но и монголы, и буряты довольно быстро ощутили желание бросить Семенова и перейти на другую сторону. Лишь немногие верили в белых и рассчитывали на союзников.
После падения Колчака атаман Семенов ощутил свою значимость. А тут еще съезд монголов присвоил ему княжеский титул. Он подумывал о создании монголо-бурятского государства со столицей в Даурии.
4 февраля 1920 года газета «Казачье эхо» поместила обращение лам к атаману: «Григорий Михайлович, господин атаман Семенов! Обращаемся мы, все ламы Агинского дацана с Ширетуем во главе. Сердцем сочувствуем начатому тобою делу, возложенному Богом, и приносим глубокую благодарность за твое внимание к нам, ламам. Да исполнится с Божьей помощью задуманное Тобой великое дело! Да будет свят тот великий час, когда над объединенной Великой Родиной взойдет твое солнце… В молитве не оставим мы Тебя, а на деле Ты не позабудь нас…»
25 февраля в Чите открылся панмонгольский съезд. Присутствовал Семенов. Председательствующий сказал, что когда-то, во времена Чингисхана, все монгольские племена были едины. Потом часть попала под власть Китая, часть под власть России. Сейчас настало время объединить внутреннюю и внешнюю Монголию, Бурятию, Калмыкию, а также монголов Тувы и Синьцдзяна. Съезд постановил образовать независимое, федеративное, великомонгольское государство. Столицей наметили город Хайлар в Маньчжурии. Но поскольку он был занят китайскими войсками, то решили временно обосноваться на станции Даурия во владениях барона Унгерна. Так и появилось Даурское правительство.
В апреле 1920 года Агинская аймачная дума от имени бурят Забайкалья обратилась к японскому императору: «Молим признать маленький бурятский народ как отдельную самобытную нацию; сохранить его жизнь и защитить от большевиков, отбирающих землю, поругивающих дацаны; просим остаться в пределах Забайкалья до очищения его от большевиков».
Семенов пытался убедить японцев признать Даурское правительство, намекая, что самостоятельная Монголия под его управлением станет японским протекторатом. Но японцев эта авантюра не соблазнила.
Унгерн в Даурии формировал конную дивизию. Атаман Семенов подписал приказ: «Начальника Инородческой дивизии полковника барона Унгерна за неустанную работу на пользу и восстановление армии и государственного порядка как вполне заслуживающего перевожу в генерал-майоры».
С Семеновым барон держал себя на равных. Почему-то не хотел видеть его с любовницей. Писал: «С Машкой не приезжай, если приедешь — ее прикажу выпороть, а тебя выгоню».
Сам Унгерн мало интересовался женщинами. Он, правда, 30 июля 1919 года в Харбине женился на маньчжурской принцессе Цзи. Но уже через два месяца вернулся к себе в Даурию. А еще через несколько месяцев они развелись.
Барон Унгерн был, мягко говоря, странным человеком. «В походах он, как все, промерзал до костей, и на стоянках его можно было часто видеть скорчившимся у костра. Вообще он совершенно не следил за собой. Можно с уверенностью сказать, что умывался он не более одного раза в неделю, а белье менял уже тогда, когда от него оставались одни лохмотья. Стирать же белье никогда не отдавал. Есть предпочитал руками».
