В результате двух революций и Гражданской войны за границей оказалось минимум два миллиона человек, которых разметало по всей Европе. Русская эмиграция поделилась на тех, кто пытался продолжать войну против большевиков, на тех, кто решил с ними примириться, и на тех, кто просто влачил тяжкое существование далеко от родины.
Военная эмиграция составила примерно десять процентов покинувших Россию — около двухсот пятидесяти тысяч человек. Пока войска располагались в Турции, армия еще существовала и подчинялась генералу Врангелю. Потом, когда все сняли погоны и пытались устроиться на чужбине, войсковые формирования сохранялись лишь формально и больше походили на клубы ветеранов.
Но советское руководство исходило из того, что эмиграция представляет собой военную силу, которая готовится к новой интервенции. Заместитель Дзержинского в ведомстве госбезопасности Вячеслав Рудольфович Менжинский разработал тактику выманивания врагов из-за рубежа. Главная задача состояла в том, чтобы завлечь в Советскую Россию и уничтожить руководителей белой эмиграции.
Летом 1924 года заманили в Москву Бориса Викторовича Савинкова, которого считали чуть ли не самым опасным и непримиримым врагом советской власти. Менжинский получил редкий по тем временам орден Красного Знамени.
Борис Викторович Савинков — знаменитый террорист. Дворянин, член Боевой организации партии эсеров, он организовал убийство министра внутренних дел и шефа жандармов Вячеслава Константиновича Плеве и великого князя Сергея Александровича, московского генерал-губернатора и командующего войсками округа. Савинкова поймали и приговорили к смертной казни. Он бежал из страны. За ним следило около сотни агентов заграничной агентуры департамента полиции. Но помешать его террористической деятельности царская полиция не смогла.
«Я видел Савинкова впервые в 1912 году в Ницце, — вспоминал писатель Александр Куприн. — Тогда я залюбовался этим великолепным экземпляром совершенного человеческого животного! Я чувствовал, что каждая его мысль ловится послушно его нервами и каждый мускул мгновенно подчиняется малейшему намеку нервов. Такой чудесной машины в образе холодно-красивого, гибкого, спокойного и легкого человека я больше не встречал в жизни, и он неизгладимо ярко оттиснулся в моей памяти».
Борис Савинков вернулся в Россию из эмиграции после Февральской революции, 9 апреля 1917 года. Его встречали торжественно — с оркестрами, высоко поднятыми знаменами и пышными речами.
«Изящный человек среднего роста, одетый в хорошо сшитый серо-зеленый френч, — таким запомнил его современник. — В суховатом, неподвижном лице сумрачно, не светясь, горели небольшие, печальные и жестокие глаза. Левую щеку от носа к углу жадного и горького рта прорезала глубокая складка. Голос у Савинкова был невелик и чуть хрипл. Говорил он короткими, энергичными фразами, словно вколачивая гвозди в стену».
8 мая 1917 года военный министр Александр Федорович Керенский назначил Савинкова комиссаром 7-й армии Юго-Западного фронта, где готовилось наступление против немцев. Савинков писал матери: «Я работаю шестнадцать часов в сутки и не успеваю сделать всего. Десять последних дней возился с крупными волнениями в одном из корпусов. Не прибегая к вооруженной силе, добился успокоения. Главнокомандующий меня благодарит…»
Керенский при всех сказал:
— Там, где Савинков, там победа.
Наступление закончилось неудачей — солдаты не хотели воевать. Но Керенский сделал Савинкова управляющим Военным министерством. На этой должности Борис Викторович затеял летом семнадцатого сложную интригу, надеясь превратить генерала Лавра Георгиевича Корнилова в военного диктатора. Затея рухнула, Корниловский мятеж не удался. Кто-то точно заметил, что Савинков при его страсти к интригам и заговорам был бы уместен в Средние века в Италии, но ему совершенно нечего делать в Петрограде.
«Душа Бориса Викторовича, одного из самых загадочных людей среди всех, с которыми мне пришлось встретиться, была внутренне мертва, — писал его коллега по Военному министерству. — Если Савинков был чем-нибудь до конца захвачен в жизни, то лишь постоянным самопогружением в таинственную бездну смерти…»
Эсер Савинков ненавидел большевиков и сражался с ними всю Гражданскую войну. После проигрыша Белого дела бежал из страны. Обосновался в Париже. Теперь Савинков делал ставку на то, что крестьяне восстанут и сбросят советскую власть. Он верил в успех крестьянской войны против большевиков. Искал союзников и единомышленников по всей Европе. А его искали чекисты.
19 января 1921 года Дзержинский писал: «Ко мне уже несколько раз обращались добровольцы из бывших эсеров (разных толков) с предложением убить Савинкова. Я отклонял эти предложения, так как считаю, что такая авантюра нам никогда никакой пользы причинить не может, а может быть санкцией для их актов против наших товарищей…»
Савинкова решили заманить в Россию.
12 мая 1922 года начальник контрразведывательного отдела ГПУ Артур Христианович Артузов и заместитель начальника секретно-оперативного отдела Генрих Григорьевич Ягода подписали циркулярное письмо «О савинковской организации» с требованием поднять все старые дела, взять на учет всех его выявленных сотрудников и соратников, принять меры к проникновению в его окружение.
Контрразведывательный отдел ГПУ разработал типовую операцию «Синдикат-2». Придумали мнимую антисоветскую подпольную организацию «Либеральные демократы», которая пригласила Савинкова побывать на родине и гарантировала безопасность. От имени подпольщиков выступал Андрей Павлович Федоров. Он окончил юридический факультет Харьковского университета, сначала был эсером, потом присоединился к большевикам. С 1920 года тайно служил в ВЧК.
Конечно, Савинков сомневался, можно ли ехать. Но бежавшие из России военные и политики хотели верить — не могли не верить! — в то, что в России крепнет антибольшевистское движение.
Друг и соратник Савинкова Александр Аркадьевич Дикгоф-Деренталь вспоминал: «Савинкову казалось, что о происходящем в России мы имеем неверные сведения, что здесь уже образовалась новая Россия, новый быт, новые отношения, которых мы за границей, по оторванности нашей, совершенно не знаем, и нужно самому ему видеть все, дабы принять то или иное решение».
Жена Дикгофа-Деренталя родилась в Париже и училась в Сорбонне, ее отец француз, мать русская. В 1918 году она познакомилась с Савинковым, через год у них начался роман. При этом Савинков продолжал дружить с ее мужем.
Отправленные Савинковым в Россию люди были арестованы и, спасая свою жизнь, согласились сотрудничать с чекистами. Они и помогли устроить Савинкову ловушку. Его поимкой руководили помощник начальника контрразведывательного отдела ОГПУ Сергей Васильевич Пузицкий и Филипп Демьянович Медведь, в ту пору полномочный представитель ОГПУ по Западному краю.
Савинкова и его группу чекисты ровно в полночь аккуратно перевели через границу. Каждый шаг был продуман, и Савинков ничего не заподозрил.
«Всюду — спереди, сзади и наверху — шумы, шорохи и тяжелое хлопанье крыльев, — записывала в дневнике Эмма Дикгоф-Деренталь. — Пролетела сова. Это третий предостерегающий знак: утром разбилось зеркало, и сегодня пятница — дурной день… До Минска нам предстоит сделать 35 верст… Опьяняющий воздух. А в голове одна мысль: поля — Россия, леса — Россия, деревня — тоже Россия. Мы счастливы: мы у себя».
