После речи прокурора к присяжным обратился еще один нанятый эмиграцией адвокат — Стрельников:
— Я хочу напомнить вам, что русская эмиграция во Франции представляет собой остатки союзной армии, нашедшие убежище на союзной территории. Я хотел бы, чтобы, когда вы останетесь в совещательной комнате для вынесения вашего вердикта, вы не забыли, что именно вы должны дать понять вашим вердиктом исполнителям и вдохновителям этого преступления, что оно не останется безнаказанным, так как справедливость и равенство всегда существовали во Франции, и подобные преступления не могут совершаться безнаказанно.
Защитником Плевицкой был адвокат Максимилиан Максимилианович Филоненко, известный в эмиграции человек. При Временном правительстве в 1917 году он был комиссаром при ставке Верховного главнокомандующего в Могилеве.
— Считаете ли вы вашего мужа виновным в похищении генерала Миллера? — спрашивал Плевицкую следователь.
— Не знаю… Раз он мог бросить меня, значит, правда случилось что-то невероятное. Я не могу допустить, что он виноват, считала его порядочным, честным человеком. Нет, невозможно допустить… Но записка генерала Миллера и то, что он меня бросил, — против него.
— Умоляем вас, скажите правду!
— Не знаю. Я правду говорю. Я ничего, ровно ничего не знала.
Суд вызвал на допрос и Антона Ивановича Деникина. На вопрос судьи, не состоит ли он в родстве с обвиняемой, Деникин ответил:
— Бог спас!
Судья спросил:
— Знали вы Скоблина?
— Знал. Скоблин с первых дней участвовал в Добровольческой армии, которой я командовал.
— Знали ли вы его в Париже?
— Встречался в военных собраниях, но никогда не разговаривал и не здоровался.
— Знали ли вы Плевицкую?
— Никогда не был знаком, не посещал ее дома, не разговаривал и даже ни на одном концерте ее не был. За несколько дней до похищения генерала Миллера Скоблин познакомил меня с ней на корниловском банкете.
Прокурор Фаш спросил:
— Скоблин был у вас с визитом 22 сентября?
— Скоблин, капитан Григуль и полковник Трошин приехали благодарить меня за участие в корниловском банкете. В то время генерал Миллер был уже похищен.
— Не предлагал ли Скоблин совершить в его автомобиле путешествие в Брюссель на корниловский праздник?
— Предлагал раньше два раза совершить поездку в его автомобиле, то было третье предложение.
— Почему вы отказались?
— Я всегда… вернее, с 1927 года подозревал его в большевизанстве.
— Вы его опасались или ее?
— Обоим не доверял.
Адвокат Филоненко:
— Вы убеждены, что Скоблин был советским агентом, но доказательств не имеете?
— Да.
— Знаете ли точно, что Плевицкая была сообщницей в похищении генерала Миллера?
— Нет.
— Думаете ли, что она знала заранее о преступлении?
— Убежден, — коротко ответил генерал Деникин.
Надежда Плевицкая возбудила против себя ненависть почти всего эмигрантского Парижа.
Собравшиеся в зале эмигранты увидели Плевицкую похудевшей, бледной, с выступающими скулами, с запавшими щеками, всю в черном. Темные волосы были туго стянуты черной повязкой, на руках черные перчатки. Поникшая поза, замедленные жесты. На допросах она теряла самообладание. Участники процесса с чувством презрения и сочувствия одновременно смотрели на то умоляющую, то кидающуюся из стороны в сторону, растрепанную, кричащую, рыдающую, обезумевшую от страха женщину.
Сидевшие в зале считали, что Плевицкая избегает или не смеет смотреть на толпу русских людей, потому что чувствует их враждебность — и свое одиночество. Все против одной. Одна — против всех…
В зале присутствовало множество именитых эмигрантов. Среди почетных гостей сидел бывший министр юстиции Временного правительства Павел Николаевич Переверзев. Он был среди тех немногих, кто полагал, что в деле есть только косвенные улики, подкрепляющие обвинение против Плевицкой; и это даже и не улики, а скорее предположения, и предположения сомнительные, которые нельзя толковать непременно во вред обвиняемой.
Адвокат Российского общевоинского союза Рибе произнес пылкую и злую речь. Он обвинил Плевицкую во лжи и назвал ее соучастницей варварского преступления:
— Супруги Скоблины стали советскими агентами, получая за предательство свои тридцать сребреников. Может быть, и больше. Плевицкая сознательно участвовала в шпионской деятельности Скоблина и даже руководила им. Сегодня нужно уже платить! Плевицкая! — театрально обратился к ней адвокат. — Есть еще время сказать правду. Что вы сделали с генералом Миллером? Не видите ли вы и его, как генерала Кутепова, живым в ваших снах? Говорите!
Плевицкая молчала.
— Как тягостно это молчание! — произнес адвокат.
Адвокат Рибе ошибался. Супруги Скоблины не участвовали в похищении Кутепова, потому что стали работать на советскую разведку спустя полгода после его похищения. Но в зале не было никого, кто мог бы поправить адвоката. Впрочем, если бы такое уточнение и было бы сделано, это едва ли смягчило бы сердца присяжных.
Адвокат превзошел себя:
— Будем уважать страдания русских эмигрантов, восхищаться их верой, их идеалами. И все это предала эта женщина! Над всем этим она надсмеялась! И если мы должны удерживать наш гнев, то мы можем выразить ей все наше презрение, ибо это предательство, платное предательство. Соучастница преступления, предавшая дружбу, в момент похищения и убийства она занималась подбором новых нарядов для себя… Судите ее, господа присяжные, без ненависти, конечно, но и без пощады. Да совершится французское правосудие!
Французские присяжные склонны выносить мягкие приговоры женщинам, которые действовали под влиянием мужей. Но в деле Надежды Васильевны Плевицкой присяжные не нашли для нее смягчающих обстоятельств. Приговор: двадцать лет каторжных работ, еще десять лет после этого осужденной запрещается ступать на землю Франции.
И прокурор еще сказал, что сожалеет, что по закону не может требовать для Плевицкой большего наказания. С учетом ее возраста — ей было пятьдесят четыре года — это означало пожизненное заключение. Фактически на ней отыгрались за исчезнувшего Скоблина. Кассационный суд отказал в пересмотре дела. Президент Франции не захотел ее помиловать. Владимир Бурцев радостно написал: «Пусть гниет в тюрьме!»
Ровно за неделю до вынесения приговора Надежде Васильевне Плевицкой в Москве был вынесен негласный приговор человеку, который решил ее судьбу. 7 декабря 1938 года народный комиссар внутренних дел, генеральный комиссар государственной безопасности Николай Иванович Ежов перестал быть наркомом. Арестуют его через четыре месяца. Умрут они с Плевицкой в один год.
