«Несмотря на все споры, — вспоминал профессор Сэмюэль Харпер, — в Америке наблюдался большой интерес к русскому народу. Люди, вернувшиеся из России, были полны подлинного энтузиазма по отношению к этому суровому странному народу. Налицо было желание помочь России. Приходили сообщения об ужасах, которые обычно имеют место в период Гражданской войны, но эти сообщения, по-видимому, не поколебали интереса общественности к России. Вопрос заключался в том, каким образом оказать помощь».
Американская администрация первоначально обещала кормить только голодающих детей, беременных женщин и кормящих матерей. Потом стала выдавать пайки пациентам в больницах. Оценив бедственность ситуации, взялась кормить и взрослых.
Конгресс США выделил десятки миллионов долларов для закупки продовольствия, которое пароходами доставляли в советские порты. Одновременно в обратном направлении шли пароходы с российским зерном, экспортируемым в Европу. Большевики спешили доставить российский хлеб на рынок раньше, чем на рынке появится более дешевый из Северной и Южной Америки. Советские руководители хотели заработать валюту — в том числе и на мировую революцию, на помощь компартиям, а кормить собственное население должны были американцы.
Научный сотрудник Коммунистического университета им. Я. М. Свердлова И. И. Литвинов с горьким сарказмом писал тогда: «В Советской России голодают миллионы крестьян; существование советской власти в величайшей опасности. И кто же помогает голодным? Мировой пролетариат? Коминтерн, на который так надеялся Зиновьев? Профинтерн? Ничего подобного. Рабочие во всех странах собрали, быть может, двести тысяч рублей золотом. Зато американские миллиардеры жертвовали десятки миллионов золотом. Они кормят миллионы детей… Десятки докторов — буржуа чистейшей пробы — приезжают со всех стран и гибнут в борьбе с эпидемиями в голодающих районах. И детские очереди около американских столовых, и больницы, и врачи — герои-жертвы эпидемий, и поезда с американским хлебом — как это наглядно подтверждает нашу теорию о классовом характере культуры и этики в «буржуазном» обществе».
Герберт Гувер выдвинул жесткое условие: распределением помощи должны заниматься на местах его люди — местной власти не доверял. Советское правительство долго сопротивлялось, но все-таки вынуждено было принять это условие.
Советская власть брала на себя перевозки продовольствия, выделение необходимых помещений, кухонного инвентаря, топлива и содержание местного персонала (см. «Отечественная история», № 5/2007). В районах, охваченных голодом, создавался комитет помощи детям, который подбирал место для столовой и кладовой и нанимал поваров. Комитет же и составлял список остро нуждающихся. Приезжал уездный инспектор АРА, который проверял, как все организовано, и давал разрешение получать продукты.
В первую очередь американцы открывали детские столовые и снабжали продовольствием детские дома. Кормили детей в возрасте до четырнадцати лет. Сохранилось типовое меню: какао с хлебом, пудинг, рис. Американцы полагали, что это будет всего лишь добавка к ежедневному рациону. Но часто ситуация была настолько бедственной, что американский паек оказывался единственной едой, достававшейся российским детям. Многие дети никогда не видели консервированного молока и не пили какао. В Башкирии весной 1922 года кормили треть населения, докладывали местные чекисты. В Уфимской губернии — две трети населения.
Пожалуй, это была первая встреча двух народов, двух ментальностей, двух представлений о жизни.
В Россию поехали молодые американцы — вчерашние фронтовики, ковбои, искатели приключений. Потрясли их не столько ужасный голод, сколько невежество и подозрительность власти. Американцы органически не принимали фатализма, пассивности, инертности, возмущались безответственностью, неорганизованностью, бесконечными перекурами, когда нужно было много работать (см. «Вопросы истории», № 11/2003). Американцы поражались: как можно красть продукты, предназначенные для голодающих детей? Требовали гласного суда над пойманными ворами.
«В Оренбурге, — пишет доцент Бирской государственной социально-педагогической академии Наиль Вакилович Усманов, — из беженцев американцы организовали бригады по очистке города. Им регулярно выдавалась горячая пища. Не убиравшиеся в течение нескольких лет от грязи и нечистот улицы города были приведены в порядок. Такие же бригады были созданы в Орске, Илецке, Актюбинске».
А в Оренбурге работало всего семеро американцев…
Российские граждане поражались оптимизму американцев, эффективности, деловому подходу, отсутствию эмоций. Раздражались из-за того, что американцы работали и в праздники. Подозревали, что американцы зарятся на природные ресурсы Урала, раздают продукты в надежде получить концессии на золотые и платиновые прииски.
Чекисты докладывали начальству о настроениях публики: «Деятельность АРА население истолковывает как захват американцами власти в стране. Населением работа АРА принимается как продажа России американцам».
Потом настроения изменились, что зафиксировано в сводках: «Ожидают падения власти при посредстве Америки… Раз у коммунистов нет хлеба, пусть передадут завод американцам, которые будут кормить рабочих».
Число американских сотрудников в России не превышало трех сотен. Остальные были местными — работу получили больше ста тысяч человек. Служба в АРА считалась выгодной. В газете «Власть труда» (Уфа) 11 августа 1922 года воспроизвели популярные частушки:
Ванька служит в Аре —
Ходит в новой паре!
Не хочу я чаю пить,
Надоел он, право.
Буду мистера любить,
Попивать какао.
Американцам тяжело далась эта работа. Они не выдерживали стрессов, спивались. Тем более что приходилось много пить с местными начальниками, чтобы наладить отношения. Попутно американцы проводили массовую вакцинацию от тифа и холеры, обязательные для тех, кого они кормили. Прививки получали из Института Пастера в Париже. Открывали бесплатные аптеки, детей водили в баню, давали им мыло, одежду отправляли на дезинфекцию (см. «Вопросы истории», № 12/2007).
Осенью 1922 года по требованию Москвы началось сворачивание работы Американской администрации помощи. Ее работники вспоминали: «При ликвидации работы АРА на каждом шагу, в каждой деревне можно было видеть картины отчаяния бедняков при известии о закрытии столовых. С приездом инструктора все дети собирались в столовой и как скоро они слышали о закрытии, тотчас же начинали плакать и молили о дальнейшей помощи. Массу отчаяния и горя можно было видеть при ликвидации помощи там, где на нее возлагались все упования и надежды голодающих».
Соглашение об оказании продовольственной помощи включало и разрешение иностранным корреспондентам приехать в Россию. Жизнь даже в Москве показалась им некомфортной. Журналистов разместили в отеле «Савой»: голые панцирные сетки кровати, даже матрасов не было, воду и электричество включали иногда, зато в изобилии крысы. Телефоны отсутствовали (см. «Новая и новейшая история», № 5/2008).
Американские журналисты спрашивали Литвинова: не пора ли отменить цензуру? Максим Максимович ответил, что Советская Россия все равно находится в состоянии своего рода полувойны с остальным миром.
