Это был поворотный момент в истории.
Именно тогда возникло противостояние западного мира и Советской России по принципиальным морально-политическим вопросам. Представители нейтральных государств вручили сменившему Троцкого на посту наркома по иностранным делам Георгию Васильевичу Чичерину ноту с протестом против «красного террора». Это была лишь первая ласточка.
Ответная нота наркома появилась в «Известиях». В ней говорилось, что «во всем капиталистическом мире господствует режим «белого террора» против рабочего класса», поэтому «никакие лицемерные протесты и просьбы не удержат руку, которая будет карать тех, кто поднимает оружие против рабочих и беднейших крестьян России».
Еще 26 февраля 1918 года дипломатический корпус из Петрограда перебрался в более безопасную и менее голодную Вологду. По существу это был окончательный разрыв с советской властью. Большевики пытались убедить послов вернуться в столицу. Чичерин отправил в Вологду приглашающую телеграмму, гарантируя иностранцам в Москве полную безопасность.
Дуайен дипломатического корпуса американский посол Дэвид Фрэнсис ответил наркому: «Спасибо за Вашу телеграмму. Мы признательны за Ваш неизменный интерес к нашей личной безопасности и решили последовать Вашему совету и покинуть Вологду».
Но дипломаты поехали не в Москву, а в Архангельск — под охрану высадившихся там частей Антанты. Нарком Чичерин в свою очередь заявил, что по условиям военного времени пребывание иностранных дипломатов на севере невозможно, поэтому «Архангельск может быть рассматриваем только как этап для отъезда из России».
Так и произошло. Страны Антанты прервали торговлю с Россией и к лету 1918 года отозвали свои миссии. 23 октября 1918 года уехал американский посол Фрэнсис — его ждали врачи, чтобы сделать операцию. На территории Советской России оставались только британская и французская миссии. Да и они в сентябре следующего года покинули Архангельск вместе с уходящими войсками союзников.
Дипломатической работы у большевиков в Москве тогда было не много. Признали Советскую Россию только страны Четверного союза — Германия, Австро-Венгрия, Турция и Болгария, которым позарез был нужен мир. Но полноценное посольство в Москве имелось только одно — немецкое. Соответственно советское полпредство открылось в Берлине, полуофициальные представительства существовали в Лондоне, Стокгольме и Берне.
Кайзеровское правительство — единственное в мире — признало советскую власть и, более того, предлагало военное сотрудничество — против белой армии и войск Антанты, высадившихся на территории России.
Ненависти к Германии советское руководство не питало. Напротив, искало тесного союза. 2 августа 1918 года немецкого представителя в Москве Гельфериха принял нарком Чичерин (см. «Российская история», № 5/2012).
Карл Гельферих был директором Немецкого банка, с февраля 1915 года служил статс-секретарем в министерстве финансов, затем в министерстве внутренних дел — до ноября 1917 года. Он приехал в Москву, чтобы сменить убитого левыми эсерами посла графа Вильгельма Мирбаха.
Георгий Васильевич Чичерин официально попросил правительство Германии выступить против англичан в Мурманске, не помогать казачьему генералу Краснову на Дону и, напротив, нанести удар по белой армии генерала Алексеева на Юге России.
Гельферих сообщил в Берлин: «Это заявление означало, что Советское правительство, чтобы защитить Москву, вынуждено просить нас о прикрытии Петербурга». Немецкий посланник не считал нужным оказывать военную помощь большевикам, полагал, что они обречены.
19 августа 1918 года Гельферих писал канцлеру Германии Гертлингу:
«Власть большевиков с самого начала была властью меньшинства. Ни в старой Думе, ни в новом Учредительном собрании, которое они позволили избрать, но которому не дали возможности работать, большевики не располагали большинством… Большевистское господство стало возможным из-за инертности и раздробленности небольшевистской России. Оно держится только благодаря беспощадному террору… Все более невыносимое господство страха всколыхнет даже самых равнодушных и робких…
Признаков того, что власть большевиков на грани падения, в последнее время стало все больше. Военные, которые необходимы большевикам для сохранения власти, начинают колебаться. Красная гвардия сильно деморализована. Ее части воюют плохо, переходят на сторону противника, дезертируют. Против казаков (Краснова, Алексеева, Дутова) большевики бессильны… Россия сегодня полностью отрезана от зерна Сибири и Кубани, от донбасского угля и бакинской нефти.
О безнадежности военного положения большевиков свидетельствует предложение, которое от имени своего правительства сделал Чичерин. Он предложил Германии сотрудничать не только в борьбе против общего врага — англичан на севере, но и против Алексеева на юго-востоке, то есть выступить на стороне большевиков в гражданской войне в России…»
Кое-кого из принципиальных большевиков откровенное сближение с Германией смутило, например Вацлава Воровского, который состоял советским представителем в Швеции. Ленин успокоил его короткой запиской: «Помощи» никто не просил у немцев, а договорились о том, когда и как они, немцы, осуществят их план похода на Мурманск и Алексеева. Это совпадение интересов. Не используя этого, мы были бы идиотами».
Самого Воровского вскоре выслали из Стокгольма. Такая же участь постигла и остальных немногих представителей советской власти за границей. Яна Антоновича Берзина (будущего полпреда в Финляндии и Австрии) выставили из Швейцарии, Якова Захаровича Сурица (будущего полпреда во Франции) — из Копенгагена. Это означало полную дипломатическую изоляцию Советской России, констатирует доктор исторических наук Нина Евгеньевна Быстрова.
Но Германия не выдержала четырехлетней войны. Как в России, абсолютистский режим рухнул. Движущей силой были разочарованные люди в военной форме. Первыми восстали моряки на базе в Киле.
В Москве ожидали революционных перемен в Германии. Правда, советский представитель в Берлине Адольф Абрамович Иоффе не верил в скорую революцию. 5 сентября 1918 года писал Ленину о левых немецких социалистах: «Вы напрасно думаете, что я жалею денег. Я даю им сколько нужно и постоянно настаиваю, чтобы брали больше. Но ничего не поделаешь, если все немцы так безнадежны: к нелегальной работе и в нашем смысле революционной они просто неспособны, ибо большей частью они политические обыватели, которые пристраиваются так, чтобы избавиться от военной службы, цепко держатся за это, а революцию делают только языком за кружкой пива».
18 октября Ленин писал полпреду в Берлин: «Значит, выбора нет. Давайте всеми силами ускорять революцию в Германии». Эти слова в советское время никогда не публиковали. Советские руководители были охвачены идеей экспорта революции. Только что созданную Красную армию собирались развернуть на Запад.
«Не минует и полгода, как наши люди будут во главе движения во всех столицах Европы, — доказывал товарищам член ЦК партии Карл Радек. — Пока европейское движение не будет иметь собственного опыта, мы ему дадим офицеров. Вы не имеете понятия, какое настроение здесь в народных массах. Масса чувствует своим инстинктом революцию, как коршун падаль».
