Андропов был совершенно прав — «проклятая биография мешает работать»! Дурацкое выяснение обстоятельств его появления на свет, социальное происхождение его деда и бабки — какое все это имело значение для его жизни и работы?!
Андропову повезло. Руководство Ярославского обкома в очередной раз сменилось. Новые люди поверили, что Юрий Владимирович ничего не знал о своем деде-купце, тем более что дед вроде и не настоящий, а приемный. Тем не менее происхождение Андропова проверяли четыре месяца.
Но удивительно, что он не извлек уроков из собственной истории! Он пятнадцать лет руководил комитетом госбезопасности, и его подчиненные занимались тем, что рылись в далеком прошлом людей, выясняя их социальное или национальное происхождение. И прошлое губило людей…
Николай Николаевич Месяцев в шестидесятые годы работал под началом Андропова в аппарате ЦК партии. Как-то под настроение Юрий Владимирович рассказал ему, как инструктор Ярославского обкома Анатолий Суров состряпал на него донос о связях с «врагами народа».
— Не посадили, — сказал Юрий Владимирович, — благодаря вмешательству первого секретаря обкома партии, а так не сидели бы мы, Николаша, вместе с тобой в этом доме.
«Я знал Сурова, — вспоминал Месяцев. — Он сочинил одну или две пьесы. Но приобрел громкое имя не на поприще драматургии, а на так называемой борьбе с космополитами — грубой, позорящей страну кампании».
Месяцев задал Андропову естественный вопрос:
— Ас Суровым вы, Юрий Владимирович, позже не объяснились по поводу его бессовестной стряпни?
— Нет, я не мстительный…
О мстительности говорить не приходится. Речь шла о том, чтобы сказать подлецу, что он подлец. Но Андропов неизменно избегал открытых конфликтов.
«В нем, — считал Месяцев, — сидел страх, застарелый, ушедший в глубины и прорывающийся наружу в минуты возможной опасности».
Страх засел во всех советских людях — надолго, если не навсегда.
Появляется Лаврентий Павлович
Врач и писатель Виктор Давидович Тополянский пишет, что Ежов был тщедушный и низенький — всего сто шестьдесят сантиметров. Задержка физического развития при сохранении детских пропорций тела именуется инфантилизмом. Нарушение функций желез внутренней секреции могло быть вызвано врожденным сифилисом, туберкулезом, алкоголизмом родителей, черепно-мозговой травмой или недоеданием в раннем детстве.
Доктор Тополянский пишет о задержке психического развития у наркома, о незрелом, ограниченном мышлении: «Интеллект и эмоции застыли на уровне ребенка и зацементировались фантастическим невежеством… Нуждается в пояснении и феноменальный садизм Ежова. Чувство собственной неполноценности и потребность в компенсации породили в нем особую жестокость испорченного и недоразвитого ребенка, готового при условии безнаказанности бесконечно мучить любое живое существо слабее себя».
Кстати говоря, анализ руководящего состава госбезопасности времен большого террора показывает большой процент людей с искалеченным детством, обиженных на весь свет. Возможно, накопленный в детстве и юности запас ненависти к окружающему миру создал дополнительный психологический фон для массовых репрессий.
Сталин называл наркома Ежевичкой. Ежов нравился тем, что не гнушался черновой работы. Один из следователей секретно-политического отдела НКВД рассказывал товарищам, как к нему в кабинет зашел нарком. Спросил, признается ли подследственный?
— Когда я сказал, что нет, Николай Иванович как развернется и бац его по физиономии. И разъяснил: «Вот как их надо допрашивать!»
Один из членов политбюро, увидев Ежова, который приехал в здание ЦК с Лубянки, заметил у него на гимнастерке пятна крови:
— Что случилось?
— Такими пятнами можно гордиться, — ответил Ежов. — Это кровь врагов революции.
Писатель Кирилл Анатольевич Столяров предал гласности рапорт заместителя начальника горотдела НКВД в Гаграх (начальником отдела был будущий министр госбезопасности Грузии Николай Максимович Рухадзе):
«Арестованных на допросах били до смерти, а затем оформляли их смерть как умерших от паралича сердца и по другим причинам… Арестованного били по несколько часов подряд по чему попало… Делалась веревочная петля, которая надевалась на его половые органы и потом затягивалась… Майор Рухадзе дал сотрудникам установку: “Кто не бьет, тот сам враг народа!”
Однажды я зашел в кабинет следователя, который допрашивал арестованного эстонца по подозрению в шпионаже на немцев.
— Как он ведет себя? — спросил я.
— Молчит, не хочет признаваться во вражеских намерениях, — ответил следователь, заполняя протокол.
Я внимательно посмотрел на арестованного и понял, что тот мертв. Обойдя вокруг него, я заметил кровь на разбитом затылке… Тогда я спросил следователя, что он с ним делал, и он мне показал свернутую проволочную плеть, пальца в два толщиной, которой он бил этого арестованного по спине, не заметив того, что тот уже мертв…
Словом, в помещении райотдела днем и ночью стоял сплошной вой, крик и стон…»
Арестованный после смерти Сталина генерал-лейтенант Рухадзе уверял, что его бывший заместитель преувеличивает: избивали только по ночам, днем в горотдел приходили посетители и бить было невозможно… Рухадзе, который начинал свою трудовую деятельность делопроизводителем управления сберкассами в Тифлисе, в 1955 году расстреляли.
Вакханалия беззакония и террора накрыла всю страну. Сталин, довольный рвением наркома, часто приглашал Ежова к себе, играл с ним в шахматы. Но барская любовь недолга. Через два года вождь пришел к выводу, что его любимец утратил рвение, теряет интерес к работе. Пора его менять.
За две недели до изгнания Ежова Сталин заставил его своей рукой написать, на кого из крупных работников, прежде всего членов политбюро, в НКВД поступили доносы, кто в чем обвиняется, какие предположения есть у работников наркомата и так далее. Получился довольно большой список. Этот документ Сталин хранил в своем архиве до самой смерти. В доносах на членов политбюро не было ничего особенного: какие-то сомнительные, двусмысленные высказывания, кем-то заботливо записанные и принесенные в НКВД. Но важно не содержание, а сам факт наличия такого документа. Запасливый вождь хотел иметь компромат на всех своих подручных. При необходимости эти обвинения легко обрастали другими такими же доносами и показаниями уже арестованных.
Ежова сменил вызванный из Тбилиси Лаврентий Павлович Берия.
Авиаконструктор Александр Сергеевич Яковлев, создатель истребителей, вспоминал анекдот, рассказанный ему членом политбюро Андреем Александровичем Ждановым:
«Сталин жалуется: пропала трубка. Говорит: “Я бы много дал, чтобы ее найти”. Берия уже через три дня нашел десять воров, и каждый из них признался, что именно он украл трубку. А еще через день Сталин нашел свою трубку, которая просто завалилась за диван в его комнате».
