«Он — не русский, он южанин, грузин, — писал о нем осенью 1936 года Виктор Михайлович Чернов, один из лидеров партии эсеров, министр земледелия во Временном правительстве и председатель Учредительного собрания. — Про него сплетничают, что он — полутурок, забывший родной язык и зовущийся на самом деле Юсуфом Джугашвили. Его черные волосы, густые усы, узкий лоб, грубые черты лица, медленная монотонная дикция, его резко-отрывистый тон и вечная униформа цвета хаки придают ему внешность отставного офицера.
Он человек церковной выучки — получил образование в семинарии… Это чувствуется и при чтении стенограмм его речей, и особенно при перелистывании его книги “Вопросы ленинизма”, одновременно и молитвенника, и служебного руководства, где мысль Учителя засушена и набальзамирована по образцу его тела.
Сталин обладает в большой мере коварством типичного “восточного политика”. Его похвалам и любезностям доверять нельзя.
Он очень умеет усыплять внимательность тех, кому он является тайным противником, а тем временем исподволь настраивать против них общественное мнение партии и таким образом незаметно создавать вокруг них пустоту, в которую затем остается их только столкнуть.
Сталин партийную дисциплину тоже понимает по-восточному, как почти беспредельное почтительное послушание и готовность переносить от “старших” даже самые несдержанные проявления дурного расположения. Он вносит в партию дух, навыки и приемы семейного азиатского деспотизма…»
Высшие должности занимали люди, которые своим восхождением были обязаны не собственным заслугам, а воле Сталина. Они боготворили его. Попав у Сталина в фавор, они на время получали частицу его безграничной власти. И понимали, что без него лишатся своих хлебных мест. Придут к власти другие люди и найдут себе более толковых и способных помощников. Поэтому партийные секретари и аппаратчики горой стояли за Сталина. А он ловко манипулировал своей гвардией, периодически пугая их собственной отставкой. Но они и помыслить себе не могли жизни без вождя.
27 декабря 1926 года Сталин написал заявление:
«Прошу освободить меня от поста генсека ЦК. Заявляю, что не могу больше работать на этом посту, не в силах больше работать на этом посту».
Новый состав ЦК испугался: как же они останутся без Сталина? Упросили остаться.
На апрельском объединенном пленуме ЦК и ЦКК в 1929 году глава правительства Алексей Иванович Рыков, который возражал против сталинского курса на ускоренную коллективизацию, то есть ограбление деревни, продемонстрировал эту записку.
Голос из зала спросил:
— А он подчинился ЦК или нет?
Рыков ответил:
— Меня спрашивают, подчинился ли он ЦК или нет. Ну, я думаю, он для того и подавал в отставку, чтобы «подчиниться».
Зал засмеялся. Верный сталинский подручный Лазарь Моисеевич Каганович (в ту пору генеральный секретарь ЦК Компартии Украины) бросился на помощь вождю:
— Это остроумно, но неумно.
Рыков был прав. Такие спектакли вождь устраивал до конца своей жизни, регулярно проверяя своих подручных — и немного их пугая.
На пленуме ЦК 19 декабря 1927 года Сталин опять завел речь об отставке:
— Уже три года прошу ЦК освободить меня от обязанностей генерального секретаря ЦК. Пленум каждый раз мне отказывает. Я допускаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту как человека более или менее крутого, представляющего известное противоядие против опасностей со стороны оппозиции. Я допускаю, что была необходимость, несмотря на известное письмо товарища Ленина, держать меня на посту генсека. Но теперь эти условия отпали. Отпали, так как оппозиция теперь разбита. Стало быть, теперь уже нет налицо тех оснований, которые можно было бы считать правильными, когда пленум отказывался уважить мою просьбу. Эти особые условия отпали теперь, и пора принять к руководству указание товарища Ленина. Уверяю вас, товарищи, что партия только выиграет от этого.
Но Сталин твердо знал, чем закончится голосование на пленуме. Только один человек воздержался, остальные высказались за переизбрание Сталина генеральным секретарем.
Вождь не скупился на похвалы своим опричникам. Перед войной половина секретарей ЦК национальных республик, краев и областей и две трети секретарей горкомов и райкомов не имели даже среднего образования. Страной управляли люди, которые с трудом читали и писали! Но Сталин широким жестом причислил весь партийный аппарат к интеллигенции.
Выступая на совещании пропагандистов Москвы и Ленинграда, Сталин говорил:
— Все наши люди состоят из интеллигенции, это надо вбить в голову. Интеллигенция у нас должна быть солью земли. Раньше издевались над интеллигенцией, что она считает себя солью земли, а на самом деле пустышка, потому что она служила не земле, а небу, не народу, а эксплуататорам. У нас, наши кадры, мало сказать, что они бывшие рабочие, бывшие крестьяне. Коль скоро товарищ Шкирятов ушел от станка и стал заниматься в Центральной контрольной комиссии, вы уже интеллигент. Я извиняюсь (смех в зале). Никому дела нет, кем вы были десять лет тому назад, а вы сейчас интеллигент.
Шкирятов с готовностью откликнулся:
— Правильно, товарищ Сталин, я с вами согласен…
Сталин нашел самый фантастический пример «нового интеллигента». Матвей Федорович Шкирятов, которого вождь, извинившись, назвал интеллигентом, тридцать лет служил по ведомству партийной инквизиции. Мало того, что он был безжалостен и жесток, Матвей Федорович никогда не учился и был настолько безграмотен, что его было трудно понимать. Сохранилось его письмо Серго Орджоникидзе, в котором Шкирятов делится впечатлениями от летнего отдыха совместно с наркомом по военным и морским делам Климентом Ефремовичем Ворошиловым и от своей мужественной борьбы с внутрипартийной оппозицией (цитирую без правки):
«Здравствуй дорогой Серго.
Пишиш и и не знаеш прочтеш ли, буду надеятся, что прочтеш. Дорогой Серго как плохо, что тебе нет вообще в данное время. Я уже работаю несколько дней, отдых провел все время с Климом, хорошее зее кончили с удовольствием. Трепались в Крыму, приехал среду, окунулся в работу, а работы сейчас так много и не легкая. Я знаю как ты там переживаеш все эти соббытия происходящие здесь.
Дорогой Серго. Что они делают. Еслим был пириод когда они скрывали, что они ведут фракции работу, то в данное время этого уже нет. Они не скрывают и привлекают к своей работе всякого, лиш был бы против ЦК. Они борятся всячискими способами чтобы подорват авторитет к парти и расшатат ея дисциплину…»
Поразительным образом Сталин производил впечатление и на более просвещенные умы, чем те, что трудились в партийном аппарате.
— Иосиф Виссарионович, — говорил о нем руководитель Союза писателей Александр Александрович Фадеев, — как известно, был большим артистом и по-разному мог разговаривать — и с подковыркой, а когда нужно, мог и так человека увлечь, так приласкаться, такой натурой показаться, что, кажется, ты ему должен всю душу доверить.
