Джастин мягко кладет руку на плечо Гвидо.
— Все у тебя будет хорошо. Никто не собирается над тобой смеяться. Все пропускают уроки. Из-за этого человека не считают инвалидом. Наоборот, такое происходит с самыми обычными людьми. Мы заглянем в ее почтовый ящик после твоего возвращения.
* * *
Дорога до школы Гвидо и обратно заняла у Джастина целый час, и за это время он не дал волю фантазии и не стал спешить с выводами. А вернувшись в масляную комнату, направился не к лэптопу, а к стопке бумаг, полученных от Лесли в микроавтобусе, припаркованном рядом с кинотеатром. В его движениях появилась та уверенность, которой ему не хватало в обращении с лэптопом. Он быстренько добрался до фотокопии рукописного письма на линованной бумаге, на которое обратил внимание при первоначальном просмотре. Согласно сопроводительной записке Роба, они нашли это письмо между страницами медицинской энциклопедии, лежащей на полу в кухне квартиры Блюма, где ее оставили воры. Бумага выцвела от времени. На конверте значился абонентский ящик НГО Блюма в Найроби. Почтовый штемпель говорил о том, что отправили письмо с острова Ламу, ранее вотчина арабских работорговцев.
«Мой и только мой, милый, дорогой Арни! Я никогда не забуду нашу любовь, и наши объятия, и твою доброту ко мне. Как мне повезло, что ты решил провести отпуск на нашем прекрасном острове! Я должен поблагодарить тебя, но свою благодарность я обращаю к богу, которого и благодарю за твою великодушную любовь, и за твои подарки, и за знания, которые приходят ко мне с занятиями, и за мотоцикл. Для тебя, дорогого мне человека, я работаю день и ночь, каждую минуту радуясь тому, что ты во всем рядом со мной, поддерживаешь и любишь меня».
А подпись? Джастин, как и ранее Роб, попытался ее расшифровать. Стиль письма, как предположил Роб в сопроводиловке, указывал на то, что писал араб. Подпись, с росчерком пера, начиналась и заканчивалась согласными с гласной посередине. Пип? Пет? Пэт? Дот? Гадать не имело смысла. Но в том, что подпись арабская, сомневаться, пожалуй, не приходилось.
Но кто писал, мужчина или женщина? Могла так смело писать необразованная арабская женщина с острова Ламу? Могла ли она ездить на мотоцикле?
Джастин перебрался к письменному столу, сел перед лаптопом, но, вместо того чтобы вновь заняться «Документами Арнольда», уставился в пустой дисплей.
* * *
— Так кого все-таки любит Арнольд? — спрашивает он ее с наигранной небрежностью, когда одним жарким воскресным вечером они лежат в постели своего дома в Найроби. Арнольд и Тесса вернулись утром того же дня из их первой совместной поездки. Тесса заявила, что поездка эта стала одним из самых значительных событий в ее жизни.
— Арнольд любит все человечество, — отвечает она. — Без исключений.
— Так он спит со всем человечеством?
— Возможно. Я его не спрашивала. Хочешь, чтобы спросила?
— Нет. Пожалуй, что нет. Я могу спросить и сам.
— В этом нет необходимости.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
И она целует его. Снова целует. Целует до тех пор, пока он не возвращается к жизни.
— Никогда больше не задавай мне этот вопрос, — потом говорит она, уткнувшись носом в его плечо, обняв. — Давай остановимся на следующем: Арнольд оставил свое сердце в Момбасе.
— Ни в коем разе. Быть такого не может. Она крепко прижимается к нему.
* * *
В Момбасе?
Или на Ламу, в ста пятидесяти милях от берега.
Вернувшись к столу, за которым считали деньги, Джастин на этот раз берет рапорт Лесли о «БЛЮМЕ, Арнольде Моизе, докторе медицины, похищенной жертве или подозреваемом». Ни скандалов, ни семьи, ни постоянной подруги, ни гражданской жены. В Алжире Субъект жил в хостеле для молодых врачей обоих полов, занимал однокомнатный номер. В материалах, полученных от НГО Блюма, не отмечено ничего особенного. Единственная родственница — дочь усыновивших его бельгийцев, проживает в Брюгге. В своих поездках Арнольд никогда не просил выделить средства на содержание спутника или спутницы, всегда вел себя как старый холостяк. По мнению Лесли, квартира Блюма больше напоминала монастырскую келью. Субъект жил один, даже без слуги. В личной жизни Субъект легко обходился без удобств, в том числе и без горячей воды.
* * *
— Весь «Мутайга-клаб» убежден, что наш ребенок зачат Арнольдом, — сообщает Джастин Тессе, очень весело. Они едят рыбу в индийском ресторанчике на окраине города. Она уже четыре месяца как беременна, и, хотя разговор вроде бы не об этом, Джастин влюблен в нее еще больше.
— И кто этот весь «Мутайга-клаб»? — спрашивает она.
— Подозреваю, Елена Греческая. Сообщила об этом Глории, сообщила Вудроу, — радостно продолжает он. — Даже не знаю, что мне теперь делать. Разве что привезти тебя в клуб и заняться с тобой любовью на столе для бильярда, если ты не будешь возражать.
— Тогда это двойная подсудность, не так ли? — задумчиво говорит Тесса. — И двойное предубеждение.
— Двойное? Почему?
Она отводит глаза, качает головой.
— Они терпеть не могут не таких, как сами они… и хватит об этом.
* * *
Тогда он подчинился ей. Теперь — нет.
«Почему двойная?» — спрашивает он себя, глядя на дисплей.
Одиночная подсудность означает прелюбодеяние Арнольда. Но в чем заключается вторая? В цвете кожи? Арнольда дискриминируют за прелюбодеяние и цвет кожи? Отсюда — двойная дискриминация.
Возможно.
Если только…
Если только в ней вновь не говорит хладнокровный адвокат: тот самый адвокат, который решил проигнорировать угрозу гибели ради продолжения борьбы за справедливость.
Если только речь идет не о предубежденности к черному мужчине, который вроде бы спит с замужней белой женщиной, а к гомосексуалистам вообще, одним из которых, пусть его хулители этого не знают, является Блюм. В таком случае адвокат с холодной головой и горячим сердцем выстраивает следующую логическую цепочку.
Подсудность первая. Арнольд — гомосексуалист, но местный моральный климат не позволяет ему этого признать. Если он таки признается, то не сможет продолжать гуманитарную деятельность, поскольку Мои терпеть не может НГО в той же степени, в какой ненавидит гомосексуалистов. И уж по меньшей мере вышвырнет Арнольда из страны.
Подсудность вторая. Арнольд вынужден жить в состоянии обмана (см. Незаконченную статью). Вместо того чтобы объявить о своей сексуальной ориентации, ему приходится играть роль плейбоя, обрекая себя на осуждение: межрасовых прелюбодеев не жалуют.
Следовательно: двойная подсудность.
И почему, наконец, Тесса опять не поделилась секретом с любимым мужем, вместо того чтобы заставлять его мучиться от подозрений, в которых он не решался признаться даже себе? Почему? — спрашивал он у дисплея.
