Мы знаем по школьным азам.
Кому причиняют зло,
Зло причиняет сам.
У.Х. Оден
Посвящается Джейн, которая вынесла основную тяжесть работы, терпеливо сносила и мое присутствие, и мое отсутствие, и сделала все это возможным.
Часть 1
ЗАВЕСТИ ЧАСЫ
КАК ЦИРК УЕХАЛ ИЗ ГОРОДА
Впоследствии в пыльных маленьких пивных Лондона, куда приходят пропустить кружку-другую пива сотрудники английской Секретной службы, много спорили о том, с чего в действительности надо начинать рассказ о «деле Дельфина». Одни – во главе с начальником отдела расшифровки записей подслушивающих устройств, который с недоверием относился ко всем современным идеям и к другим нациям, кроме англичан, – утверждали, что начинать надо с того дня, когда «этот подлец Билл Хейдон» появился на свет. От одного имени Хейдона их бросало в дрожь – именно этот самый Хейдон еще в Оксфорде был завербован русским разведчиком Карлой в качестве «крота», или «спящего агента», который должен был работать против англичан. Хейдон под руководством Карлы успешно «внедрился» и шпионил целых тридцать лет (или даже больше). Разоблачение этого «подземного жителя» в конце концов привело гордых саксов к такой деградации, что их разведка оказалась в позорной зависимости от родственной американской службы, которую они на своем странном профессиональном жаргоне называли «Кузенами». «Кузены полностью изменили правила игры», – заявлял сторонник добрых старых методов, предпочитавший английское всему остальному: точно так же он мог бы осудить изменения правил игры в теннис или в кегли, когда в теннисе главной стала сила, а игру в кегли стали использовать для наращивания мышц. «Эти американцы все испортили», – утверждали сторонники начальства.
Для тех, кто меньше был склонен к таким сложным обобщениям, действительным началом этого дела было разоблачение Билла Хейдона Джорджем Смайли и последующее назначение Смайли временным главой Секретной службы, пострадавшей от предательства. Произошло это все в конце ноября 1973 года. «Именно тогда Карла окончательно допек Джорджа Смайли, – говорили они, – и тут уж Джорджа ничто не могло остановить. Остальное было неотвратимо. Бедный старина Джордж! – и добавляли: – Но какая мощь интеллекта, несмотря на то бремя, которое ему приходилось нести!»
Еще один сотрудник, человек с академическими наклонностями, в определенном смысле исследователь, любитель покопаться в архивах, будучи в подпитии, утверждал, что началом логичнее всего считать 26 января 1841 года, когда некий капитан Королевского флота по имени Эллиот высадился в устье Жемчужной реки с группой матросов на окутанном туманом каменистом острове Гонконг и несколько дней спустя провозгласил его британской колонией. «Высадка Эллиота на остров, – утверждал этот ученый человек, – превратила Гонконг в центр китайско-британской торговли опиумом и, как следствие, в один из столпов экономики империи. Если бы англичане не создали опиумный рынок, – говорил он, – то тогда вообще не было бы ни „дела Дельфина“, ни блестящих тактических ходов, ни победы, а следовательно, и возрождения Цирка, после того как предательство Билла Хейдона от него камня на камне не оставило».
А вот люди другого склада, реалисты до мозга костей: оперативные сотрудники, которые из-за Хейдона вынуждены были выйти из игры; инструкторы, работавшие с молодыми кадрами; кураторы из центрального аппарата, всегда и обо всем имевшие свое мнение, – рассматривали этот вопрос исключительно с точки зрения умелого проведения операции. Они указывали на то, как ловко Смайли установил, кто по поручению Карлы осуществлял выплаты во Вьентьяне, как сумел многое узнать у родителей девушки; как ему удалось уломать, несмотря на их явное нежелание, людей с
Уайтхолла, от которых зависело дать добро или запретить операцию Секретной службы, выделить на нее деньги и установить, как далеко может заходить Цирк при ее проведении. Но больше всего внимание реалистов привлекал тот потрясающий момент, когда Смайли развернул операцию на сто восемьдесят градусов. Для этих профессионалов «дело Дельфина» представлялось ничем иным, как победой, одержанной благодаря тактическому превосходству. Они считали вынужденный союз с Кузенами всего лишь еще одним умелым ходом в долгой и непростой игре – когда каждый пытается перехитрить партнера. Что же до конечного результата, то им на него было наплевать. Король умер, да здравствует король!
Эти споры снова и снова вспыхивают везде, где бы ни встретились старые друзья-соратники. Однако имя Джерри Уэстерби, что вполне понятно, при этом почти не упоминают. Надо признать, иногда случается, что какая-нибудь безрассудная головушка вспоминает о нем – либо из сентиментальности, либо просто упустив из виду, что здесь это не принято, – и на мгновение возникает какое-то странное ощущение, но оно быстро проходит. Например, совсем недавно молодой стажер, только что закончивший пережившее реформы учебное заведение Цирка в Саррате («ясли» на профессиональном жаргоне), произнес его в баре, где обычно собираются молодые – до тридцати – сотрудники. Незадолго до этого в несколько упрощенном виде «дело Дельфина» стали преподносить в качестве материала для коллективного обсуждения и имитационных игр. И паренек, совсем еще зеленый, потерял голову, оттого что его «посвятили» в это.
– Господи Боже мой! – воскликнул он, пользуясь тем, что к молодым здесь проявляют снисходительность, вроде как к новоиспеченным офицерам. – Боже мой, но почему же никто как будто не признает роли Уэстерби во всем этом деле? Если кто-то и вынес на своих плечах основную тяжесть, так это Джерри. Он был на передовой. Разве не так?
– На самом деле он, конечно, не назвал само имя – «Уэстерби» или «Джерри» – хотя бы потому, что эти имена были ему неизвестны. Был использован… псевдоним, закрепленный за Джерри на протяжении всей операции.
Питер Гиллем отбил этот мяч, никому конкретно не адресованный. Гиллем – высокий мужчина с прекрасными манерами – всегда умел найти выход из трудного положения, и стажеры, которые ждали своего первого назначения, смотрели на него с почтением, как на какого-нибудь греческого бога.
– Уэстерби был той кочергой, которой ворошили угли вкостре, – нарушив молчание, категорично заявил Питер. – Любой оперативный работник точно так же справился бы с этим, а некоторые – даже гораздо лучше.
Но паренек намека не понял… Тогда бледный как полотно Гиллем поднялся, подошел и негромко, но резко посоветовал ему (если войдет) взять еще кружечку пива и в течение нескольких дней, а то и недель держать язык за зубами. После чего разговор снова вернулся к старине Смайли, «последнему из гигантов», и к тому, что он поделывает на пенсии. Все сошлись во мнении, что тот прожил чуть ли не несколько жизней, и теперь, когда времени у него хоть отбавляй, ему наверняка есть что вспомнить.
– Жизнь Джорджа – все равно что пять наших, – почтительно заявила какая-то женщина.
– Да что там пять – десять! – поддержали ее остальные. – Двадцать! Пятьдесят!
